В тот день было холодно. Проколесив на редакционной машине мимо нескольких мусорников, мы не увидели роющихся в них людей. Возможно, они скрывались где-то от холода, может быть, ждали темноты. И тут жители одного из микрорайонов города указали нам на полуразрушенное двухэтажное здание – дескать, в нем нашли себе пристанище эти несчастные. Сказать по правде, сначала мы в это не поверили. Бродя по зданию, от которого остался один остов, трудно было представить себе, что человеческое существо может обитать в подобных условиях. Из здания вынесено все, что только возможно вынести, остальное – поломано и разбито. Вместо оконных рам – дыры на всю стену, через которые холодный воздух и ветер проходят без всяких препятствий и гуляют по всему дому, делая атмосферу в нем чуть ли не более промозглой и неприятной, чем на улице. Вместо пола – какое-то черное крошево из обломков и грязи, по которому нельзя пройти не споткнувшись. Однако, поднявшись по тому, что осталось от лестницы, на второй этаж, в самой дальней из «комнат», мы действительно обнаружили людей. На старых облезлых матрасах, завернувшись в кучу тряпья, чтобы хоть как-то согреться, сидели мужчина и женщина. Рядом пустовал еще один матрас. «Был тут еще жилец, да в последнее время что-то не появляется», – коротко пояснил мужчина. У самого – лицо молодое, вполне симпатичное, никаких признаков пьяного перегара. Язык не поворачивается назвать такого человека опустившимся. Однако обстановка, в которой мы беседуем, недвусмысленно свидетельствует о том, что он на самом дне. Валерий – так зовут нашего собеседника – рассказал, что когда-то и он жил в обычной благоустроенной квартире вдвоем с матерью. Однако по молодости лет оступился и попал в тюрьму. Когда же вышел оттуда, квартиры уже не было – оставшись одна, мать не смогла справиться с коммунальными платежами, и ее выселили за долги. Сейчас она обитает в социальном приюте на улице Шаура – там у нее даже комнаты своей нет, только кроватное место. Сын навещает ее, но нечасто. «Не хочу показываться ей в таком виде. И где живу – не говорю. Зачем зря расстраивать старушку?! Пусть думает, что живу у приятеля – так ей будет легче», – говорит Валерий. На вопрос, почему же он сам не попросится в социальный приют, отвечает: «Там соседи такие, что спиться недолго, а то и снова в тюрьму угодить. А я этого не хочу – хватит. Лучше так жить, как сейчас, но свободно и честно». Спрашиваем, где же они с подругой достают еду. «Иной раз подработать удается, а так больше приходится собирать то, что другие оставили». «Это по мусорникам, что ли?» Валерий неохотно кивает. Слова «мусорник» он явно хотел бы избежать. А когда спрашиваем, дают ли что-нибудь люди, отвечает с неожиданным чувством собственного достоинства: «Не знаю – никогда не просил!» Его подруга Оксана во время всего разговора закрывала лицо рукой. Видно было, что женщина тяжело переживает свое теперешнее состояние. Она рассказала, что с детства воспитывалась у дедушки с бабушкой. Родители были живы – возможно, живы они и теперь, однако Оксаной никогда не интересовались – она их даже не помнит. Когда бабушка с дедушкой умерли, Оксана осталась одна, без какой-либо поддержки. Квартиру сохранить за собой не сумела – все по той же причине отсутствия денег, работу удается находить только временную и неофициальную, платят гроши. Так и мыкается, не надеясь на что-то лучшее. Спрашиваем у Валеры с Оксаной: «А не завидуете тем, кто имеет дом, работу, какое-то благополучие?» И слышим неожиданный, можно даже сказать – потрясающий ответ: «А чего завидовать? Мы счастливее их. Мы не ссоримся, не враждуем, ничего между собой не делим. Наоборот – каждый из нас всегда готов помочь собратьям по несчастью. Если у кого-то есть еда, а другой ничего в этот день не нашел – обязательно поделимся. То же – и с одеждой, нехитрыми вещами. Между нами живут настоящие сострадание, сочувствие, дружба. И зависти никакой нет. Обидно только, что мы в своем государстве никому не нужны. Когда-то пробовали просить помощи, но приятно ли это, когда видишь, что в любом кабинете от нас шарахаются, как от зачумленных. Вроде и разговаривают (по долгу службы обязаны), а на лицах – одна брезгливость. Понятное дело – от нас пахнет не духами и дорогим мылом. Так лучше уж ничего не просить, чем терпеть унижения». Интересуемся, как им удается в таких условиях поддерживать хоть относительную чистоту (а то, что они к этому стремятся – заметно по внешнему облику). «Дважды в неделю моемся в душе в Армии спасения. Там иногда и обедаем. Чтобы покормили, надо сначала на их богослужение прийти – так нас там каждый раз более двухсот человек собирается. Правда, теперь кормят только три раза в неделю, а раньше, бывало – каждый день». «Почему же так?» «А теперь дума им меньше денег на это выделять стала». Вот так-так! Оказывается, хваленая Армия спасения загребает жар чужими руками: деньги на бесплатные обеды – от думы, а благодарность – им! Ничего не скажешь, научились всякие секты затягивать к себе людей, пользуясь их несчастьем и сами при этом отнюдь не оставаясь в убытке. Впрочем, это уже другая тема. А мы вернемся в заброшенный дом, занесенный снегом. Следующую компанию его обитателей мы обнаружили в подвале – пол там еще холоднее, зато окон нет – меньше дует. Темноту нарушал лишь слабый свет одинокой свечи. Вокруг нее на ящиках сидели четверо мужчин – Дмитрий, Александр, Андрей и Сергей. Самому старшему из них – 48 лет, самому молодому – 32. Тот самый возраст, когда бы работать, детей растить… «Мы от работы не бегаем, – замечает один из них. – Беремся за все, что подвернется: кому-то дров наколем, кому-то в хозяйстве поможем. Окрестные жители нас за это подкармливают. А на постоянную работу кто же нас возьмет – прописки нет, у некоторых – и документов нет, у кого-то – судимость. А сейчас ведь и с хорошими «анкетами» не все работу находят». «Почему же у некоторых нет документов?» «К примеру, у меня паспорт в ДГИ лежит, – вступает в разговор второй собеседник. – Старый я туда сдал, а новый получить – не на что». «А за помощью обращались?» «Обращались. Выдали нам как-то продуктовый пакет – немного муки и тому подобное. А на чем мы печь-готовить будем, кто-нибудь подумал? Впрочем, и на том спасибо». Задаем тот же вопрос, что и прежде: «Не завидуете обеспеченным людям?» И снова слышим в ответ, что нет ни капли зависти. Снова рассказывают эти обиженные судьбой люди о существующей между ними дружбе и взаимопомощи, позволяющей выжить в казалось бы нечеловеческих условиях. «У нас друзья, как в поговорке, познаются в беде, а у тех, кто всегда сыт – в еде, – смеется Александр. – А то, что они сыты – не обижаемся. Ведь благодаря этому и нам что-то достается. Люди-то, бывает, на помойку и колбасу, и куски окорока выбрасывают. Вот нам и пир. Только мы бы лучше, как в прежние времена, за этой колбасой в очереди постояли. Очередь-то была общая, для всех. А теперь одни выбрасывают, а другие – подбирают их объедки». Истории у всех четверых похожие – все когда-то имели и нормальную работу на предприятиях, и жилье. А потом потеряли и то, и другое. Не потеряли лишь человеческий облик и желание выжить – вопреки всему. Не потеряли способность улыбаться, радоваться немногому, что имеют, сочувствовать и помогать друг другу. Не потеряли доброжелательного отношения к людям в целом. И это, пожалуй – самое удивительное. Ведь окружающие к ним чаще всего равнодушны, а порой и жестоки. Как оказалось, у некоторых из теперешних бомжей есть родственники, живущие вполне обеспеченно, а кто-то – даже богато. «Почему же они не помогут вам», – спрашиваем мы. «Да им совесть не позволяет якшаться с такими, как мы», – без всякой злобы и обиды отвечает один. Что же случилось с нашей совестью, люди, если она не позволяет помочь ближнему и спокойно позволяет оставить его в беде?! Труднее всего бездомным приходится, когда наступает время сильных морозов. Выживают не все. Для кого-то такой вот холодный подвал может стать преждевременной могилой. «Настоящие морозы уже недалеко. Что делать-то думаете?» – спрашиваем мужчин. «Возможно, самые морозные ночи удастся провести в ночлежке», – отвечают они. Однако в голосе слышится явное сомнение. Наученные горьким опытом, они знают, что нуждающихся в крыше над головой куда больше, чем мест в ночлежке. Разумеется, мы позвонили и туда. Заведующая ночлежной г-жа Радевич ответила, что у них 40 лежачих мест и 20 сидячих. Пока что этого, по ее мнению, хватает. Впрочем, эта зима будет для них только второй, поэтому какие-то обобщения делать рано. Пока ночлежка бывает заполнена примерно наполовину. В предыдущую зиму тоже мест хватало, по крайней мере, не отказывали они никому – правда, при условии, что человек трезв. Пьяные, согласно правилам внутреннего распорядка, в ночлежку не допускаются. Что будет этой зимой – покажет время. Г-жа Радевич заверила, что если к ним обратятся не 60, а, скажем, 63-64 человека, несколько лишних стульев они найдут. А если «лишних» окажется не трое-четверо, а значительно больше? Заведующая ночлежкой уверена, что такого наплыва на практике быть не должно. Но, может, потому и не идут люди, что знают – на всех мест не хватит, да и ночевать сидя на стуле – удобство весьма относительное. И что такое 60 мест в ночлежке по сравнению с сотнями людей, ютящихся в любую погоду в таких вот полуразрушенных зданиях, в подвалах, подъездах, теплотрассах и один лишь Бог знает где еще! Один Бог знает – и лишь на Его помощь могут они сегодня рассчитывать.