"Только что получила драфт-ордер от моих врагов — из Мертона. Суд не считает нужным даже ответить на мой официальный запрос и поручает выслать драфт-ордер даже не своему клерку, а юристу Мертона. Весь этот дьявольский фарс свелся к одному: Моя апелляция, поддержанная Латвией как участником процесса, отклонена. Текст заключения состоит из 42 страниц, снова цитаты из коктейля бреда, клеветы, лжи, которыми заполнены все эти годы. Весь фарс с принятием моих свидетельств, устроенный в апреле, в зале суда, даже не зафиксирован — это всего лишь чудовищный фарс. Свидетельствовать то, что происходило в суде, могут лишь те, кто в суде были и слышали своими ушами, видели своими глазами, что происходило. Мне очень тяжело сейчас делать что-либо, общаться, говорить, дышать, двигать рукой. Поймите меня правильно. Я хотела бы отправить в ад всех, кто превратил в ад нашу жизнь, и в том числе сейчас — самого Мэнби. Но это — не выход. Я НЕ СДАМСЯ. Я НЕ ОТДАМ МОЮ ДОЧЬ, ПОКА Я ЖИВА." Пять лет назад британское правосудие забрало у гражданки Латвии Лайлы Брице двухлетнюю дочь Катю. Воссоединить семью не смогли ни латвийский МИД, ни письма английской королеве, ни журналисты нескольких стран Европы. По статистике, каждые 20 минут в Великобритании изымается ребенок. Нередко жертвами британской ювенальной юстиции становятся приезжие иностранцы, незнакомые с местными «традициями» и законами. Детей забирают даже из вполне благополучных семей — всего лишь по звонку «доброжелателей». Для гражданки Латвии Лайлы Брице и ее младшей дочки Кати таким «благодетелем» стал хозяин лондонской квартиры, которому соседи пожаловались на детский топот наверху. Драма разыгралась почти пять лет назад, с тех пор мать — журналистка русской газеты и переводчица, отчаянно пытается вернуть своего ребенка. Пока безуспешно. А дело было так… До всех этих кошмаров Лайла и ее обе дочки уже более года, как жили в Лондоне, куда перебрались из Риги по финансовым причинам. Хотя было нелегко, на жизнь не жаловались. Лайла устроилась на работу в русскоязычную газету, что давало возможность отправлять свои статьи, не выходя из дома, в котором они снимали небольшую квартиру. Старшая дочка — Майя быстро освоилась в чужой стране, и вскоре поступила в колледж, сейчас изучает психологию в университете. Когда маме надо было убегать по делам, Майя после занятий обычно сама сидела с Катюшей, к которой очень привязана и для которой, по сути, была второй мамой. …Однажды директор ее срочно вызвал на работу, она попросила подругу посидеть с ребенком. Позвонив с дороги, та заверила, что будет через десять минут. Лайла решила рискнуть. Убедившись, что Катя безмятежно спит в кроватке, она выбежала из дома. А подруга попала в пробку… В это время — бывает же такое ужасное стечение обстоятельств! — в квартиру, открыв дверь свои ключом, зашел хозяин квартиры, проверить, все ли там в порядке. (Соседи снизу ему дважды жаловались на слишком громкий детский топот наверху). Увидел в доме заплакавшего при его появлении двухлетнего ребенка, оставленного одного, он и вызвал полицию. В это время прибежала запыхавшаяся подруга, но стражи порядка уже одевали плачущую Катеньку, которую позже передали в руки местных социальных служб… "Все это при том, что мы не в тюрьме, я не совершала никакого уголовного преступления, и моя дочь — не в вольере зоопарка! Весь режим дня подгонялся под образ жизни и нужды Патти, если та вдруг решала задержаться на два дня дольше у моря с опекаемыми детками, нас с Катей просто лишали наших драгоценных, на вес золота, свиданий. О чем никогда не предупреждали заранее…". Ребенка привозили ей на свидания с матерью после учебного дня, уставшая маленькая девочка капризничала, приходилось ее успокаивать, уговаривать, иногда даже убаюкивать. Было и такое свидание, когда Лайла вынула свою спящую дочку из машины и та провела все полтора часа у нее на руках, так и не проснувшись. Малейший каприз издерганной девочки раздувался надзирателями до размеров вселенской катастрофы. Все свои замечания они тщательно фиксировали в рапортах, наблюдая за Лайлой и ее ребенком даже в туалете. А ее законное возмущение расценивали как еще один пример неадекватности поведения вздорной мамаши. Но основными обвинениями оставались следующие: мать слишком много уделяет внимания физическим ласкам — объятиям, поцелуям, часто ее любовь переходит все границы, ограничивая свободу ребенка. Проверяющие вменяли в вину матери и «повышенную степень опеки» — мать все время следует за дочерью, пытается все ей поправить и сделать все за нее. А вот на возмущенные вопросы Лайлы, почему они привозят ребенка в зимнее время без шапки и шарфа, да к тому же еще в мокрых, сползающих и пахнущих мочой колготках, причем, явно не ее размера, ей лишь удивленно пожимали плечами. По словам наблюдающих, дети часто сами себя обливают водой из крана… Никто не объяснил Лайле, почему ее дочка постоянно ходит в синяках и ссадинах, при этом никто не реагирует на жалобы ребенка о том, что ее бьют и обижают старшие дети в фостерной семье. Все ее вопросы и прошения тонули в ювенальных недрах СС, а саму Лайлу Брице в отчетах неизменно характеризовали как неадекватную скандальную мать, устраивающую крик из-за всякой ерунды. Два года ни мать, которую, к слову, никто не лишал родительских прав! — ни латвийское посольство ничего не знают о месте нахождения ребенка. Еще раз напоминаем: Катя Брице, семи лет от роду — гражданка Латвии. Неизвестно, в каких она содержится условиях, все ли у нее в порядке со здоровьем.