13 июля 1995 года, в 11 часов утра, во дворе своего дома житель города Равиль Ягудин облил себя бензином и поджег. Буквально за секунду человек превратился в живой факел. Это был акт самосожжения в знак протеста против произвола чиновников Департамента гражданства и иммиграции.
Незадолго до этого Р. Ягудин написал предсмертное письмо (орфография и пунктуация сохранены): «ДГИ! Будьте прокляты. У вас бога нет. Когда-нибудь вы покаятесь. Народ вас не простит. Неужели вам на этом свете места мало. Законы не для вас. Разделяете семьи. Неужели для вас нет управы? Латвия не для вас. Для всех все, что богом создано. Да простит меня бог. Может я грубо сказал, поступил. Там разберемся. Сын татарского народа Равиль».
Оказавшись случайными очевидцами произошедшего, горожанин Геннадий Гейкин и другие люди кинулись тушить горящего человека, была вызвана Скорая помощь. Равиля Ягудина срочно увезли в ЦГБ, где он скончался через несколько часов.
Равиль вырос и постоянно жил в Даугавпилсе. В начале 90-х он уехал в Татарстан, где работал несколько лет. Семья осталась здесь. Когда он вернулся и обратился в даугавпилсское отделение ДГИ с просьбой о получении вида на жительство, ему в этом сначала отказали местные чиновники, а потом и рижские. Мотивация: «Не определен статус жены». Р. Ягудин обратился за помощью в Русскую общину Латвии. Член совета этой организации Валентин Андреев отстаивал интересы Равиля в суде. Но безуспешно. Чиновники, ссылаясь на определенные инструкции, потребовали, чтобы Ягудин покинул Латвию по истечении срока гостевой визы. То есть ему нужно было уехать в Россию, снова получить разрешение на въезд – и так по кругу.
Доведенный до отчаяния чиновничьим произволом, лишенный возможности жить со своей семьей, Равиль выбрал для себя единственный, страшный способ протеста, пытаясь привлечь внимание общественности к произволу латвийских чиновников ДГИ.
Из дневника Равиля Ягудина. «Жил, дети родились, выросли здесь. Женат. В браке 35 лет. Уезжал. Два года жил в Татарстане, приезжал в гости. А сейчас решил вернуться насовсем. Но не тут-то было. Подал документы в Ригу. Пришел отказ. Подпись г-на Шульца. Подал в суд Даугавпилса – рассмотрели. Отказ. Подал в Верховный – кассационную жалобу. 11 апреля 1995 года пришел ответ: в Риге будет определен статус жены. После выходных пошел продлить визу в департамент. Секретарь (блондиночка) посмотрела паспорт. Надо, говорит, приходить раньше, а на другой день то же самое.
Надеялся на Я. Матейса. Надеялся, выслушает, посоветует. Отец погиб за Латвию в 1944 году, под Ригой, в Бауске. Показал, что репрессирован. Он не посмотрел. Если жена гражданка, только в этом случае. А ведь есть закон, дающий право на вид на жительство… Но уже два месяца жду ответа. Не прописан. Без работы. Неужели в знак протеста против несправедливости придется жертвовать собой?».
После этой трагедии политическое движение «Равноправие» и Лига апатридов сделали официальное обращение к работникам ДГИ, в котором последние призывались не работать в своем учреждении, «пока законы, которыми они руководствуются, не будут приведены в соответствие с общепризнанными правовыми нормами». Под этим обращением поставили свои подписи многие даугавпилчане. Представители левых политических движений города предлагали во дворе дома, где Р. Ягудин покончил с собой, соорудить монумент, который стал бы вечным напоминанием о сотворенном беззаконии со стороны чиновников.
2015 год, декабрь
Самосожжение в ЗарасаеФакт самосожжения человека на центральной площади города средь бела дня сам по себе является шоковым событием для любой цивилизованной европейской страны.
Тем более – для такого провинциального городка, как Зарасай, где в свете массовой эмиграции трудоспособного населения, по последним подсчетам, осталось едва ли 5 000 жителей, большинство из которых – пенсионеры.
Известие о случившейся трагедии распространилось мгновенно, и уже через пару часов его эхо прокатилось и по нашей округе. Вечером, листая литовские новости, я с удивлением обнаружил лишь в Делфи скромную заметку «В Зарасае горел человек» (словно речь идет о неосторожном курении в постели), затерявшуюся где-то между более броскими и, судя по количеству комментов, для большинства более злободневными статьями о выборах самого «красивого» гомосексуалиста стран Балтии и обсуждением сплетен по поводу нового платья Ксении Собчак. Только позже появился комментарий, который поставил меня перед необходимостью провести небольшое журналистское расследование с целью пролить свет на произошедшее: «Лучший информационный портал Литвы «забыл» написать, что перед самосожжением человек прокричал "За свободную Литву!"».
Трагедия есть трагедия, и устраивать ток-шоу по этому поводу было бы верхом цинизма. Но мы обязаны попытаться понять: что же хотел сказать человек единственно возможным для него способом быть услышанным – ценою собственной жизни? К сожалению, Рамунас, этот мужчина в расцвете сил, уже не сможет прояснить, какую мысль он пытался донести до сознания окружающих. Он умер на следующие сутки, не приходя в сознание: ожог 70% поверхности тела – это без шансов. Однако рассказы его родственников и друзей (как оказалось, часть из них – наши общие друзья) позволяют реконструировать некоторые предшествовавшие драме обстоятельства.
Все, как обычно: человек из трудовой семьи, мать и два родных брата. Одно время работал в столярной мастерской, затем – строителем. Жил в доме, построенном собственными руками, даже «средневековый» каменный забор мог возвести сам.
Друзья отмечают, что Рамунас очень серьезно относился к жизни и был чувствительной натурой с обостренным чувством справедливости. Потому сильно страдал в последнее время – его «кинул» работодатель, у которого он работал в пригороде Вильнюса в течение полугода. Здесь, в провинции, в связи с кризисом стало совсем туго с работой. И моему товарищу Йонасу как-то раз даже пришлось в прямом смысле вынимать его из петли. Но в тот роковой день, 17 декабря, рядом никого не оказалось.
Он вошел в магазин стройматериалов, купил 5-литровую канку ацетона, подав в кассу 50-евровую купюру со словами «Сдачу оставь себе». Затем дорога к смерти длиной в полкилометра, центральная площадь, рождественская ель. Пустая канка тихо падает на недавно уложенную плитку, щелчок зажигалки…
Свидетели драмы рассказывали, что когда раздался чей-то громкий голос «Už laisva Lietuva!», рядом с елкой гулко полыхнул огромный факел. Редкие прохожие, на ходу снимая куртки, бросились на помощь. Подбежав ближе, они увидели, как, превозмогая адскую боль и не издав ни единого крика, широко раскинув в стороны сильные руки, стоит, обратившись лицом к окнам Зарасайской думы, заживо пожираемый огнем человек. Стоял, пока его не повалили, накрывая куртками, в тщетных попытках погасить пламя…
Вот уже несколько дней подряд плачет дождем свинцовое декабрьское небо. А вчера на место разыгравшейся трагедии кто-то принес алые розы. Светлая тебе память, Рамунас.