Профессор: мы могли сохранить нашу промышленность, теперь-то это ясно 35

В интервью «Открытому городу» Дайнис Зелменис рассказал, что и почему было сделано не так в 90-е и что не так делается сегодня.

- Все постсоветские страны сразу согласились с доктриной «Вашингтонского консенсуса». Кроме Белоруссии, где Лукашенко со своим умом колхозного председателя, просто здравым умом, не мог принять то, что ему предлагают. И оказывается, он прав. К тому же он не повернулся спиной к России. Мы же, будучи соседями, повернулись. А западные страны с великим удовольствием освоили российский рынок! Хотя мы в нем уже были и за сорок лет имели такие позиции! Но ушли. В итоге оказались между двумя стульями.

- Успех Беларуси весьма спорен. Начиная с качества продукции, заканчивая качеством жизни.

- Вы были там?

- Да.

- Я тоже был. Правда, один раз. Ездил на машине и видел: поля ухоженные, не заросшие, как у нас. С сельским хозяйством все в порядке. В Минске увидел столько подъемных кранов! Строительство там идет — ой-ой-ой! И что — там нет западного капитала? Да сколько угодно — весь город в вывесках западных фирм. Конечно, всякая палка имеет два конца. Но в гостинице, где я жил, — был плоский телевизор «Горизонт», тракторы белорусы как производили, так и производят, так же как МАЗы и холодильники...

А нам говорили, что надо сделать деиндустриализацию, потому что монстры социалистической промышленности никому не нужны, обещали, что потом сделаем реиндустриализацию. И где эта реиндустриализация?

- В своем исследовании вы стараетесь уходить от идеологии, но ведь она сильно повлияла на судьбу промышленности. Государство стремилось повысить удельный вес латышей и по возможности выдавить из страны рабочую силу, приехавшую из других регионов СССР.

-Понимаете, каждый хлеб имеет свою корочку. И что — вы не будете есть хлеб из-за корочки? Что больше весит: индустриализация, рабочие места или те проблемы, о которых вы говорите?

Я иногда вспоминаю дискуссию про рижское метро. На одной чаше весов было еще несколько тысяч приезжих рабочих-метростроителей, а на другой — метро в Риге за всесоюзные деньги. Представляете, если бы Рига сейчас имела метро! Как здорово было бы.

Или Даугавпилсскую ГЭС. Конечно, какие-то площади были бы затоплены. Но у нас была бы еще одна ГЭС! Волны Даугавы крутили бы турбины, и у нас было бы много своего дешевого электричества. Что весит больше?

Говорят, надо всегда идти по пути наименьшего зла. Сейчас мы все равно вынуждены будем принимать иностранную рабочую силу. Не хватает водителей, строителей, инженеров и т.д. Их надо откуда-то брать. Не из России, так из Молдовы, Украины: ребята, давайте к нам.

Как ни крути, а человеческий капитал — это ресурс. У нас этого ресурса сейчас нет. Он проголосовал ножками. Разве это лучше?

- В любом случае необходима была модернизация крупных латвийских предприятий — иначе как бы они конкурировали на мировом рынке? Да и в России царил хаос, прежние экономические связи рушились, рубль девальвировал. Что в тех условиях можно было сделать для сохранения производства?

-Иногда я шучу: если бы меня в 90-м году спросили, я бы знал, что делать, а сегодня — уже сложнее. Если сравнить развитие экономики с паровозом, где локомотив тащит состав, то у этого локомотива в начале 90-х было четыре развилки.

«Либеральный путь, французская модель с ярко выраженным государственным регулированием, немецкий путь с социально ответственной рыночной экономикой и скандинавский с обществом благосостояния.»

Мы свернули на либеральный путь. Либеральная экономика хороша, когда капитализм уже есть. Но как можно создать капитализм без капитала?

Я в свое время видел, как Годманис, будучи премьером, посещал завод RAF. Директор завода показывал ему новую экспериментальную модель — вполне приличного вида машина. Годманис сел за руль, потрогал рычаги, и мне показалось, что ему понравилось. Было ощущение, что RAF теперь получит от государства какие-то бонусы. Ведь вспомните, как котировались эти «рафики» в Советском Союзе. Но ничего не произошло.

Или возьмите ВЭФ. Кто-то говорит: ой, это же военно-промышленный комплекс. Да, он был, но не более трети от всего производства. А две трети — гражданская продукция. Если они поставляли какие-то узлы в Финляндию для «Нокии», значит, это была вполне современная продукция. Так надо было вкладывать в ВЭФ, чтобы поднять его до уровня того участка, который был в состоянии экспортировать продукцию на Запад!

- А откуда было взять в то время деньги? У государства их явно не было.

-У меня не выходит из памяти один случай. Я тогда работал в МИДе Латвии и меня направили в тогдашний Ленинград в генконсульство ФРГ на торжество по поводу воссоединения Германии. И вот на этом дипломатическом приеме я увидел одного мужчину, который совершенно не разделял всеобщей радости. Когда я спросил, в чем дело, он ответил: «А чего мне радоваться — я с завтрашнего дня безработный». Тогда всех ГДРовских чиновников увольняли.

Но он потом добавил: «А вот за Латвию я рад. У вас развитая промышленность, развитое сельское хозяйство и у вас совершенно нет внешнего долга. Вам может позавидовать любая развивающаяся страна».

А теперь возвращаемся к вашему вопросу — что делать в такой ситуации? Нам действительно могла позавидовать любая африканская или латиноамериканская страна. Но главный вопрос: что мы ставим во главу угла? Политическую ориентацию? Или экономическое развитие?

Ладно бы Россия продолжала оставаться социалистической, тогда у нас возникли бы идеологические преграды. Но она же тоже встала на рыночные рельсы. Почему мы не могли установить с ней нормальные отношения? Как, например, Финляндия? Не надо в обнимку, не надо целоваться, но торговать-то можно!

Вы знаете, сколько латвийских заводов покрывали потребности Союза в тех или иных товарах чуть ли не полностью? Был даже стопроцентный монополист: завод, который производил спидометры для всех видов транспорта: начиная от мотоциклов и до комбайнов и тракторов. Конечно, западным производителям тех же спидометров такой конкурент был не нужен.

«Я думаю, мы просто пожертвовали экономикой ради политической ориентации. Я сторонник финской модели — можно прекрасно торговать и с теми, и с другими. Преклоняюсь перед Ильей Герчиковым — как он смог сохранить завод «Дзинтарс»! И не в последнюю очередь благодаря тому, что он удержался на рынке СНГ. Зачем уходить, если там у тебя хорошие позиции?»

Я четыре года работал на заводе «Лайма» и тоже хорошо помню, как мы сначала ушли, а затем вернулись на российский рынок. Было приятно видеть, как покупали наши конфеты в питерском магазине «Елисеевский» на Невском проспекте.

...К сожалению, мы стали все реже ссылаться на опыт Первой республики. Сейчас почти никто не вспоминает экономическую политику Карлиса Улманиса. Тот же самый ВЭФ был создан при Улманисе. Даже самолеты в Латвии производили! И автомобили — здесь был филиал завода «Форд»!

А ведь это был государственный капитализм! Его коллега по цеху — южнокорейский диктатор Пак Чон Хи — в 1960-70-х создал административно управляемый капитализм. А если твоя экономика находится на низком уровне, тебе надо как можно быстрее развиваться, догонять других, тогда такой вот административно управляемый капитализм — очень неплох. На мой взгляд, умный диктатор — это дар божий. Демократия тоже имеет свои слабые стороны. Пока мы проводим свои многочисленные дискуссии, мы просто теряем время.

Я с интересом все эти годы слежу за Польшей. Три года подряд я ездил в Крыницу, где проводится экономический форум стран Восточной Европы. Так вот, Польша еще в 2008 году предлагала массу предприятий для приватизации. А мы свою приватизацию закончили уже к концу 90-х.

При том, что термин «шоковая терапия» принадлежит поляку — профессору Варшавского университета Бальцеровичу. Но у них, слава богу, был и другой экономист, который поработал во Всемирном банке до того, как вернулся в Польшу. Это Гжегож Колодко. Он пошел в политику, и его партия дважды была у власти. И он поставил польскую приватизацию на тормоза. Так она до сих пор еще не завершена. И там нет таких потерь, как у нас. Польша, кстати, единственная страна в Европе, экономика которой во время последнего кризиса осталась в плюсе.

Конечно, глядя назад, критиковать легко. Я понимаю, что все в нашей истории было непросто. Не было книжек, в которых можно было бы прочитать — как все лучше сделать. Но есть здравый смысл. Давайте чаще на него опираться.