— Как раньше заносили в картотеку имена агентов?
— Обычно процесс вербовки продолжался в течение года. На человека, представлявшего интерес для КГБ, заводили карточку кандидата на вербовку. Собирали сведения о нем и как о личности, и как о потенциальном источнике информации. Негласно опрашивали окружение человека — соседей, коллег, знакомых.
Затем оперативный работник приходил к потенциальному агенту для разговора, потом писал отчет о встрече. Когда "клиент созревал", ему делали вербовочное предложение. Вербовку не обязательно закрепляли подписью агента. Иногда достаточно было аудиозаписи — например, если работа агента была связана с уголовными кругами.
Если человек соглашался на сотрудничество, оперативник с распиской или аудиозаписью шел к начальнику, и тот ставил свою подпись. Это уже являлось приказом оформить личное дело и взять сотрудника на учет. 10–й отдел выдавал документацию на ведение личного и рабочего дел. В личное подшивались материалы о самом агенте (характеристика, условия вербовки, проверка другими агентами, вознаграждение), в рабочем — информация, которую он добывал. Но ни личных, ни рабочих дел в Латвии нет…
Что показала экспертиза— Почему же карточки остались? Может, их специально подбросили, чтобы обострить ситуацию в стране?
— Я не верю в такие конспирологические теории. Ведь невозможно было спрогнозировать, что содержимое "мешков" будет обнародовано в прессе. К тому же ни одна спецслужба не будет преднамеренно оставлять имена агентов. Это же подрывает ее репутацию: как она потом агентов будет вербовать? Кто будет ей доверять?
Кстати, во время возбуждения уголовных дел всегда проводилась экспертиза почерка и самих карточек. Во всех случаях была признана аутентичность. Так что на сегодня карточка — единственный документ в Латвии, в котором раскрывается личность потенциального агента. Потенциального — потому что только суд имеет право констатировать факт сотрудничества.
— Что представляет собой карточка?
— На одной стороне — фамилия, имя, отчество агента. Место работы, иногда дата рождения, партийность. Впрочем, агентами в основном были беспартийные: партия "стучала" иначе. В качестве информаторов у КГБ были так называемые доверенные лица. Их не регистрировали, а зашифровывали тремя первыми буквами имени, фамилии, отчества.
В качестве доверенных лиц использовали ту прослойку, вербовка которой, согласно положению об агентурном аппарате КГБ, не допускалась: комсомольские, партийные и профсоюзные боссы. Доверенным лицам, в отличие от агентов, нельзя было давать задания. В некоторых подразделениях КГБ количество доверенных лиц было в три раза больше, чем агентов.
Но вернемся к карточкам. На оборотной стороне писали псевдоним агента, номер личного дела и рабочего, когда завербован, кем завербован, фамилию оперативного работника и подразделение, в каком завербован. И приказ — санкция на оформление личного и рабочего дел и постановка агента на учет в 10–м отделе. И всего одна подпись — начальника, который санкционировал вербовку…
Награды для агентов— Как вознаграждались агенты?
— В каких–то случаях, когда он "ходил" под серьезной статьей, срок могли значительно уменьшить. Могли помочь в получении квартиры, продвижении по служебной лестнице. Что касается денег, то суммы были, как правило, небольшие — в среднем 15 рублей в месяц.
— Сколько фамилий в "мешках"?
— С 1953 по 1991 год было завербовано около 24 тысяч агентов. Причем это только агентура КГБ Латвийской ССР, без учета погранвойск, военной контрразведки. Однако агентов вербовали для выполнения определенных задач. Иногда — в рамках одного–двух оперативных дел. Отпала необходимость — агента исключают. Если через пять лет он все еще не востребован, дело и карточка, как правило, уничтожались. То, что осталось в Латвии, — действующая агентура на 1991 год, — 4,5 тысячи агентов…
Не ищите подписи— Есть мнение, что в КГБ порой занимались приписками, создавая липовую агентуру для отчетности.
— Учетная карточка — как карточка посетителя библиотеки. Доказательства — только в личном и рабочем делах. В Латвии подписи агентов нет. Поэтому в суде "агенты" могут сказать, что их просто приписали для плана. Опровергнуть мы это не можем, подтвердить — тоже.
Если же говорить о такой сфере, как работа в научно–исследовательском институте, то там людей действительно вполне могли не информировать, что они завербованы КГБ. С начала 1980–х в этой сфере работали так называемые подкрышники — оперативные работники, внедренные на предприятия.
Сотрудник писал отчеты для академии, института и мог не знать, что числится агентом. Хотя, конечно, характер вопросов, особенно после поездок за границу, был идеологизирован: с кем встречались, как эти люди настроены по отношению к СССР, проявляют ли лояльность? Могли не брать подпись также у представителей творческих профессий, чтобы не травмировать их психику. Просто зашел к такому оперативник один раз, второй, поговорили…
Суд поверил народнофронтовцу— А если оперативный работник подтвердит в суде факт вербовки, этого достаточно?
— Думаю, ни один сотрудник не будет выдавать агента, если только тот за это время не совершил ничего уголовного.
В Латвии за все время мне известно лишь об одном случае, когда сотрудник выдал агента. Причем при довольно неожиданных обстоятельствах. В небольшом городке проходил суд по факту констатации сотрудничества с КГБ известного в городе человека, который собирался выставлять кандидатуру на местных выборах. Однако выяснилось, что его имя числится в картотеке агентуры.
На суде он стал говорить о том, что специально пошел в КГБ, чтобы помочь Народному фронту. Оперативный сотрудник, который также был на суде, вышел из себя от такого признания. И изложил свою версию: как он ему деньги платил, где встречались. А суд поверил… народнофронтовцу. Чекист, дескать, оговорил его…