Все, что в тот день делалось за плотно закрытыми дверями прокурора, было застенографировано адвокатом Эйгима Лидией Скрейей. Предоставляем читателю редкую возможность ознакомиться с нынешними методами «работы» прокуратуры, куда обратился за восстановлением своего доброго имени наш земляк Рихард Эйгим. Берия отдыхает – Я был вызван на допрос в прокуратуру по делам реабилитации и спецслужб к г-ну Саусиньшу, — начал Рихард Эйгим. — Когда мы приехали с адвокатом Лидией Скрейей, прокурор сказал, что у нас будет очная ставка с человеком, на которого я работал, давал в КГБ информацию и который разрабатывал меня как агента КГБ. На что я ответил, что буду рад видеть этого человека и познакомиться с ним. Буквально через пять минут пришел мужчина. Что-то в его чертах отдаленно напоминало мне, но не больше. Первый вопрос ко мне был, знаком ли я с этим человеком. Ответил «нет». Этот же вопрос был задан пришедшему в кабинет человеку, который назвал свои имя и фамилию. Он ответил, что знает меня. Последовал уточняющий вопрос: откуда он меня знает? Ответ был: «Знаю Эйгима по Рижской школе милиции с 1984 по 1986 годы». В то время мне было 22 года, я только что вернулся из армии. Дальше Петр начал рассказывать о том, как состоялось наше знакомство. Он был тогда офицером третьего отдела КГБ и внедрен в школу милиции на должность замначальника по учебной части. Наши отношения были на уровне преподаватель — курсант. Позже, когда школу преобразовали в высшую, работал преподавателем и в ней. Я учился там после двух лет работы и закончил уже как Академию полиции в 1991 году по специальности «правоведение». Петра спросили, как появилась карточка, которую нашли в мешках КГБ. Ответ был: «Я работал в отделе, и когда давали задание разрабатывать агентов, то заполнялись карточки». Он объяснил, что разрабатывались курсанты по четким методикам: тех, кто был активен по жизни, хорошо учился, преуспевал в спорте. И таким человеком, по словам Петра, был я: активный спортсмен, комсорг курса. Этому преподавателю сверху поступила команда завести на меня карточку, чтобы в дальнейшем разрабатывать меня как агента. Он сказал, что заводил не один десяток таких карточек. Но не все занесенные в эти карточки — они размером с листок карманного блокнота — позже поступали в разработку. И мальчиков наших ведут в кабинет Дальше еще вопрос Петру: «Были ли личное и оперативное дела Эйгима?» Ответ: «Нет, не было». Почему не было? Ответ: «Эйгим относился к той категории людей, которых так и не разработали». Услышав это, прокурор, специализирующийся на «мешках КГБ», делает круглые глаза, и по нему видно, что ему не нравится ответ. Допрос идет явно не по сценарию г-на Саусиньша, и он начинает по новой, обращаясь к Петру: — А какую информацию давал вам Эйгим? — Он не мог давать мне никакой информации, потому что так и не стал агентом и вообще никем не стал. — Но письменную информацию он вам давал? — Повторяю, ни письменной, никакой другой информации он не давал. — Хорошо. А кто давал клички агентам? — Обычно мы давали. — А какая кличка была у Эйгима? — Не могу точно сказать, мы только думали об этом. Скорее всего подошло бы Рича или Рихард. Дальше прокурор идет по третьему кругу, повторяя свои уже заданные раньше вопросы в том же контексте, но тоже в лоб. Бывший офицер КГБ повторяет: — Я пояснил вам, что никакой информации не получал. Следует прокурорский заход с другой стороны: — А у вас в школе был специальный кабинет, где вы или другие сотрудники КГБ вели беседы с курсантами? — Да, такой кабинет был. — У вас были другие агенты, которых приглашали в кабинет для беседы? — Да, туда приглашались агенты, с которыми мы работали. — А вот Эйгим бывал в том кабинете? — Нет, не был. Я уже объяснял. Он не мог там бывать, потому что мы его не разработали. Допрос с пристрастием, безумный И далее Петр рассказал, почему меня не завербовали: был упрям, что не соответствовало параметрам потенциальных агентов КГБ. Не было у меня и слабых мест, проступков, которые давали бы повод для компромата, — за это тоже, как узнал на этой очной ставке, прихватывали на крючок человека. В общем, не получилось со мной в школе. Прокурор все еще ломится к заранее поставленной цели и спрашивает: — А как вы с ним работали? Слышит в ответ от Петра: — Мы не работали с ним, я уже сказал. — А какие-нибудь другие письменные документы еще были? —Никаких других не было, кроме одного: я в свое время написал рапорт в КГБ Даугавпилса, чтобы они обратили внимание на этого офицера. У нас таких случаев было много, когда имели в виду конкретного человека, но ничего не получалось. Но прокурор верен себе и спрашивает у моего визави: — Ну хорошо, но карточку вы ведь завели? Эйгим знал об этом? — Нет, не знал, потому что согласно закону и не мог об этом знать. — А вы сказали ему об этом? — Как же я мог ему об этом сказать, если мы его не разработали? Думается, с самого начала, как наверняка заметил и читатель, вопросы были провокационными. И получилось, как в анкете: нет, не был, не участвовал. Но далее был сделан еще один ход, о котором можно сказать: Берия отдыхает. В самом конце — так думалось прокурору — он говорит: — Сейчас я дам каждому по распечатке очной ставки, которую вела моя помощница, вы все прочитаете. Замечу, кстати, что все, произнесенное во время допроса было слово в слово записано Лидией Скрейей. Кликуха «Эдгар» — выдумка прокурора Я взял в руки распечатку, предложенную для ознакомления и подписания, и после прочтения первого же предложения чуть не упал: «Кличку «Эдгар» Рихард Эйгим выбрал сам себе». Представляете! Слово Эдгар вообще не звучало во время всех пяти часов допроса. И таких сюрпризов было столько, что и близко не отражало ни моих показаний, ни показаний Петра. Углубившись в состряпанный заранее протокол, увидел, что читать до конца не имеет смысла, и тут же выразил свой протест. Ко мне присоединились бывший работник КГБ и адвокат. Возмущению не было предела. После чего я сказал: — Сейчас я вызову полицию, звоню в Генпрокуратуру, чтобы эта провокация и подтасовка свидетельств получили достойную оценку. Здесь достаточно тому свидетелей. Кроме того, вела записи допроса адвокат. Сличив ее текст с тем, что вы нам роздали, можно будет сделать выводы. Наверняка не в вашу пользу. Г-н прокурор понял, что дела его плохи, и сказал, что если нам что-то не нравится, что-то записано не так, то будем вычеркивать. Мы не согласились и стояли на том, что в распечатке все не так. Запись адвоката сгодится на суде, который должен состояться и подтвердить то, чего я так упорно добиваюсь: в КГБ не был ни в каком виде. Мы поставили условие: очную ставку начать сначала, но протоколироваться она будет так: прокурор задает вопрос, его тут же подписывает он сам, а следом ставим автографы мы — Эйгим, свидетель И. и адвокат. Точно так же фиксируются и ответы. Когда мне еще раз показали карточку, на ее верху было написано чернилами и почерком, отличными от тех, какими были написаны другие мои данные, «Эдгар». На мой вопрос, что это такое, прокурор ответил: «Это ваша кличка». Хозяина кабинета поправил бывший офицер КГБ: «На карточке кличка не писалась. Тут даже графы такой нет, вы же все видите». Офицер КГБ извиняется Прокурор согласился. А когда все закончилось на наших условиях, бывший работник КГБ сказал, что тот первый протокол оскорбил его честь и достоинство. Потому что у Петра, как он сказал, и в мыслях не было оговаривать человека. И далее: — Я хочу извиниться перед Эйгимом за то, что он ни за что страдает. Услышав такие слова, я попросил прокурора записать эти слова Петра. Но тот не согласился. После такого поступка Петра я зауважал КГБ, его офицеров, которые в отличие от встретившихся нам работников прокуратуры высоко ценят свое достоинство и берегут его в любых самых неблагоприятных для них обстоятельствах. Я задал вопрос прокурору Саусиньшу, когда он передаст дело в суд. Ответ был неопределенным, хотя срок уже прошел, прокурор сослался на занятость. Понятно, что тянуть с судом в канун выборов в самоуправление, лишать меня возможности спонсировать свою партию, что запрещено агентам КГБ, — в интересах прокуратуры. Но общественное мнение много значит, потому я и предаю гласности провокационный допрос, учиненный мне г-ном Саусиньшем. Это он отыскал свидетеля не существовавшего моего сотрудничества с КГБ, это г-ну Саусиньшу были предоставлены мною все архивные документы и та справка, в которой четко написано, что я не замешан в порочащих меня связях ни с одной спецслужбой ни одной страны. Не совершил ни одного другого проступка, за который мне было бы стыдно. От имени редакции скажем, что первая попытка снять с выборной дистанции лидера набирающей популярность в Латвии партии Латгалес гайсма не удалась. Верим, что если будут еще выпады, они получат отпор в рамках законности.