Это первый в Латвии судебный процесс, в котором к уголовной ответственности по статье 165 части второй — о сутенерстве в группе лиц по сговору — привлекаются подозреваемые в содержании публичного дома. Это две даугавпилчанки — мать и дочь. Представ перед судьей Арвидом Озерскисом, они наотрез отказались признать себя виновными. И этим привели в раздражение и без того эмоционального прокурора Дзинтарса Зайковскиса. У него и у майора полиции Роланда Милевича, который вел расследование начиная со взлома двери в квартире тайных свиданий, все шло гладко до 9 декабря – начала закрытого слушания дела в суде. А тут такой облом! Но подобное, когда обвиняемые идут в отказ, не впервые в практике судов. Севшие на скамью подсудимых часто меняют свои показания, отказываются от прежних. И это заставляет участников процесса заново оценивать добытые разными способами в ходе дознания свидетельства, факты и улики. Адвокат спокоен, прокурор гневается Защищающая в суде интересы Л. и Е. рижский адвокат Санита Слишане считает, что в данной ситуации, когда со стороны обвинения вместо семи приглашенных потерпевших и свидетелей было всего две, стоит внимательнейшим образом оценивать прозвучавшие на заседании заявления сторон. И уже то, что суд принял ходатайство подсудимых о приглашении двух известных всему городу клиентов дома свиданий, вняв аргументам Л. и Е., говорит об объективности начала рассмотрения дела. Повторим, такого дела еще не было в практике судов нашей страны. Неужели подобного заведения нет ни в одном портовом городе Латвии и в столице? Верится с трудом. И тут Даугавпилс впереди всех. — Первый день заседания показал: обвинителю не понравилось, что мои клиенты не признают себя виновными, — говорит адвокат Санита Слишане. — Обвинительная сторона, да и мы будем настаивать, чтобы выслушали всех потерпевших и свидетелей. Сегодня пришла только одна свидетельница со стороны обвинения и дополнительная, которую мы просили. Признаков сутенерства у моих подзащитных не вижу. Л. проживала в квартире, и на этом основании обвинять ее было бы легкомысленно. “Я была прачкой, уборщицей…” Что касается Л., то вот каковы ее действия: она мыла полы, наводила порядок в квартире, стирала белье, готовила чай, кофе. Уборщица, прачка. И это делает классический сутенер? Или время теперь другое? Фактически она сдавала квартиру, у нее были письменные договора с некоторыми девушками. И вправе была получать за это какие-то средства, чтобы оплатить эту квартиру. Ее попросили разрешить пользоваться бельем, посудой. Любой человек имеет право оказать такую услугу и за это получить денежную компенсацию. Тогда в любом случае, если будет сдаваться квартира и ее будут посещать компании, то сразу можно пришить сутенерство. Что касается названных моими подзащитными фамилий свидетелей, то мои клиенты сказали, что данные люди – посетители. Они могут быть полезны для выяснения истины по делу. Суд их вызывает на 28 февраля. Они должны явиться добровольно, если не явятся, то суд может принять принудительные меры, чтобы заставить их выполнить свои обязанности свидетелей. На вопрос, почему суд решили сделать закрытым, адвокат ответила, что такова общепринятая в мире практика. Судья принимает решение, как поступить. Здесь, в нашем конкретном случае, можно говорить о морали, скорее об аморальности народных избранников. Но и тут судье решать, почему общественность не должна знать о том, что они нарушили одну из библейских заповедей: не прелюбодействуй! Кстати, Владислав Дриксне состоит в Первой партии, которую называют партией священников. Не атеист и Илья Подколзин, занимающий пост руководителя даугавпилсского отделения Партии народного согласия. Она ставит выше всего христианские ценности. Возлюбил подсудимого, как самого себя На первое заседание суда пришли только одна потерпевшая и одна свидетельница. По оценке подсудимых и адвоката, они дали показания больше в сторону подсудимых, нежели обвинения. Прокурор Зайковскис был напорист. Он возмущался тем, что свидетельница дает другие показания, нежели на следствии. В частности, что она не занимается проституцией. И старается забыть обо всем, что связано с той частью ее жизни. Она стыдится своего прошлого. Никаких денег хозяйка Л. с нее не требовала. Еще шесть девушек должны быть на суде. Все они свидетели обвинения, так что забота о присутствии этих свидетелей лежит в основном на прокуроре. Это важно для обвиняемых, которые уверены, что, взглянув в глаза Л. и Е., они скажут правду. На досудебной стадии расследования их показания не были благоприятны для обвинения. Да и тогда, когда дело было передано в суд, полиция не оставила их в покое. И даже в день суда, сразу после окончания заседания, инспектор Роланд Милевич проявил заботу: позвонил и участливо расспросил, что было и как. Через подвал — к звездам на погонах Понятен интерес полицейского к тому, как проходит суд, который оценивает и его профессиональную работу. От этого зависит карьера офицера. Но, как сказали Динабургу сегодня юристы, прошедшие все стадии от судьи и прокурора до адвоката, есть разница в показаниях до суда и в судебном зале. Суд в отличие от других инстанций независим. Во время допросов у следователя человек под каким-то психологическим насилием или давлением может оговорить себя и других. И если мы теперь слышим, как добывались откровения – запугивания, обещания легкого наказания, охота на свидетелей и затыкание ртов, то становится понятно, почему подсудимые и потерпевшая поменяли показания. Заметим, показания, данные в зале суда, ценнее тем, что здесь иная обстановка. Есть такой термин — “психологическое насилие”. Он используется в международной практике, и таким образом добытые в суде показания — самые честные. У подсудимых есть право добиваться справедливости, а у прокурора нет права запугивать, создавать стрессовую ситуацию. Именно она и была сотворена ретивым Милевичем. Он, задержав 5 августа этого года не сопротивлявшихся подозреваемых, опустил мать и дочь в подвал полиции на улице 18 Новембра. Это так называемая комната предварительного содержания, отвратительнее которой нет в Латвии. Именно так сказал о ней после посещения бывший министр внутренних дел Марис Гулбис, приказав радикально изменить условия содержания людей, чью вину еще доказать надо. Если она есть. Милевичу так и не удалось получить признание вины от Л. и Е. Тогда он, допрашивая Л., упирает на то, что ее 27-летняя дочь сядет вместе с ней в тюрьму. Л. не сдается, и Милевич обращается в суд, где получает разрешение на арест, который длится 11 суток. Теперь же, судя по поведению майора Милевича, он воспылал любовью к милым женщинам. И уверен, что они должны платить ему тем же, навязывая себя лично и по телефону. Рассказав о таком странном на взляд обывателя поведении далеко не юного “опера” его коллегам, не называя его Ф.И.О., услышали, что не отягощенный знаниями закона Милевич явно нарушает столько законов и инструкций, что хватит на газетную полосу. Зачем же подставляет себя сотрудник Бюро по борьбе с организованной преступностью? “Творит беспредел, за который с него никогда не спрашивали”, — такой вывод сделали наши консультанты в погонах. А ведь его уже пытались остановить девушки, всегда имеющие при себе “Книжку здоровья лица занимающегося проституцией или собирающегося это делать”. Такое название у этого документа в переводе с латышского. Зная, что эта ксива есть у девушки Моники (кличка), бравый майор досаждал ей при каждой случайной и не случайной встрече. Обзывал, грозился привести в участок и там сфотографировать, чтобы все знали проститутку. Закон не знает публичного дома Сделаем отступление, чтобы читатели знали, как обстоит с проституцией в стране, узаконена ли она. Обратившись в полицию нравов Латвии, выяснили, что проституток не преследуют. Они легализованы, но настолько, что могут заниматься древним ремеслом поодиночке. Могут брать деньги за свои услуги и не платить налоги. Это потому, что правительство Латвии в отличие от германского брезгует брать налоги с девиц легкого поведения. Но никак не дает права даже полицейскому, даже со звездой майора, прилюдно оскорблять человека, чьи права защищены законом. И еще ссылка на Криминальную полицию МВД: она готовит для законодателей проект, в котором будет определено, что такое публичный дом. Так что рано даугавпилсским правоохранительным органам вообще обвинять кого-то в том, что они содержали бордель. Про то и написала начальнику управления полиции И.Бекешу жалобу Моника. Ответ был такой, что женщина долго ходила в унынии. — Нас с мамой г-н Милевич обвинил в том, что это мы написали письмо Бекешу, — говорит Е. — Милевич сказал буквально следующее: «У Моники мозгов не хватит написать такое». Хотя, уверяю вас, у Моники все на своем месте. Меня же Милевич пристегнул к делу, обвинив в том, что я, якобы поработав в Германии проституткой, все и организовала в Даугавпилсе. Если следовать такой примитивной логике, то сначала нужно было бы Милевичу доказать, что я занималась проституцией в Германии и была оттуда депортирована. Это же просто проверить. Но Милевич не стал это делать тогда. А примерно две недели назад, когда я вновь напомнила ему о том, что он еще во время ареста назвал меня проституткой, а потом обвинил в содержании дома свиданий, Милевич… представьте только себе – извинился. Итак, совесть у сотрудника Бюро по борьбе с оргпреступностью майора Милевича просыпается. Правда, с большим опозданием. Верим, что такое случится с разбросанными по всей Европе девушками, арендовавшими квартиру Л. Надеемся и на то, что призванные в свидетели депутаты Подколзин и Дриксне — посетители той самой уютной квартиры – дадут правдивые показания. И тем самым дважды — в отличие от простых смертных — заплатят за полученное удовольствие.