Жалкий, маленький урод пародировал народ.
Его скучные остроты доводили до зевоты.
Но в фаворе был урод, и хватались за живот
Даже те, кто не в фаворе, но согласны наперед.
В чем же был его секрет? Да залез он под корсет
Самой знаменитой бабы за последние сто лет.
Развлекался с ней со смаком, подшутил он и над браком,-
Уж не знаю почему, все поверили ему.
В книгу Гиннесса вписали, и с почтением отстали.
Пятый муж на Примадонне, да герой в каменоломне.
Честь донельзя высока – слава прет на дурака:
Замки, папарацци, лимо… Но проносится все мимо,
И теперь урод один. Вот дожил он до седин.
Всех родных и близких предал, ничего и не изведал:
Ни любви, ни детской ласки, и живет он словно в сказке.
В жизни все – одна проруха, во дворце его старуха,
Та, что морду то утянет, то обильно нарумянит.
Тише! Всуе кто помянет,- красота ее не вянет!
Двух мужей по шерстке гладит, или плеткой все уладит.
Курит, ведьма, натощак отвратительный табак.
Наряжается павлином, поет голосом ослиным.
Нет приличия у певицы, перешли ее амбиции
Все возможные границы!
Тут бы к месту петуху прокричать ку-ка-ре-ку,
Но сидит она царицей, Вавилонскою блудницей.
Ей корыта не хватило, но с уродцем подфартило.
Сослужить готов тот службу – золотую рыбку к ужину
Тотчас ей доставить рад, и рыбачит невпопад.
Рыбка хвостиком вильнула, уплыла и не взглянула.
Буря мглою небо кроет, а дурак на сцене воет,-
Стыдно врать, чтобы потом быть у ПугАлла шутом.
Сказ про урода нестрельца, удАллова молодца
Жалкий, маленький урод пародировал народ.
Его скучные остроты доводили до зевоты.
Но в фаворе был урод, и хватались за живот
Даже те, кто не в фаворе, но согласны наперед.
В чем же был его секрет? Да залез он под корсет
Самой знаменитой бабы за последние сто лет.
Развлекался с ней со смаком, подшутил он и над браком,-
Уж не знаю почему, все поверили ему.
В книгу Гиннесса вписали, и с почтением отстали.
Пятый муж на Примадонне, да герой в каменоломне.
Честь донельзя высока – слава прет на дурака:
Замки, папарацци, лимо… Но проносится все мимо,
И теперь урод один. Вот дожил он до седин.
Всех родных и близких предал, ничего и не изведал:
Ни любви, ни детской ласки, и живет он словно в сказке.
В жизни все – одна проруха, во дворце его старуха,
Та, что морду то утянет, то обильно нарумянит.
Тише! Всуе кто помянет,- красота ее не вянет!
Двух мужей по шерстке гладит, или плеткой все уладит.
Курит, ведьма, натощак отвратительный табак.
Наряжается павлином, поет голосом ослиным.
Нет приличия у певицы, перешли ее амбиции
Все возможные границы!
Тут бы к месту петуху прокричать ку-ка-ре-ку,
Но сидит она царицей, Вавилонскою блудницей.
Ей корыта не хватило, но с уродцем подфартило.
Сослужить готов тот службу – золотую рыбку к ужину
Тотчас ей доставить рад, и рыбачит невпопад.
Рыбка хвостиком вильнула, уплыла и не взглянула.
Буря мглою небо кроет, а дурак на сцене воет,-
Стыдно врать, чтобы потом быть у ПугАлла шутом.