Главное бабок урвать, а до людей им дела нету. Похоже местные врачи всё больше скатываются на уровень "доктора" Йозефа Менгеле.
" Бывшим узникам, когда они только прибывали на станцию, чтобы поступить в концлагерь, Менгеле запомнился как подтянутый, ухоженный человек с доброй улыбкой, в хорошо подогнанном и выглаженном темно-зеленом кителе и в фуражке, которую носил чуть набок; черные сапоги начищены до идеального блеска. Одна из узниц Освенцима напишет позже: 'Он был похож на киноактера — холеное, приятное лицо с правильными чертами. Высокий, стройный...'. Он же решал, кого сразу отправить в газовую камеру, а кто еще может потрудиться на благо Третьего рейха. Смерть — налево, жизнь — направо. Болезненного вида люди, старики, женщины с грудными детьми — их Менгеле, как правило, отправлял налево небрежным движением сжимаемого в руке стека..."
Главное бабок урвать, а до людей им дела нету. Похоже местные врачи всё больше скатываются на уровень "доктора" Йозефа Менгеле.
" Бывшим узникам, когда они только прибывали на станцию, чтобы поступить в концлагерь, Менгеле запомнился как подтянутый, ухоженный человек с доброй улыбкой, в хорошо подогнанном и выглаженном темно-зеленом кителе и в фуражке, которую носил чуть набок; черные сапоги начищены до идеального блеска. Одна из узниц Освенцима напишет позже: 'Он был похож на киноактера — холеное, приятное лицо с правильными чертами. Высокий, стройный...'. Он же решал, кого сразу отправить в газовую камеру, а кто еще может потрудиться на благо Третьего рейха. Смерть — налево, жизнь — направо. Болезненного вида люди, старики, женщины с грудными детьми — их Менгеле, как правило, отправлял налево небрежным движением сжимаемого в руке стека..."