Не праздник, а день национальной трагедии 3

В чем эта позиция?

Я уверен, что вычеркивать из памяти день создания латышского легиона нельзя: это трагическая и позорная дата в истории Латвии. Если бы у нас не было такого количества траурных дней в календаре, то, наверное, 16 марта надо было бы сделать днем траура. В этот день следовало бы государственным деятелям идти в народ, в школы и на телевидение и объяснять, какую негативную роль сыграл легион СС в истории Латвии, Европы и в жизни сотен тысяч латвийских семей. Под нажимом мирового общественного мнения, а точнее — западных союзников, латвийские власти в 1998 году убрали этот день из официального календаря, отдав его интерпретацию на откуп радикальным националистическим организациям. В результате самоустранения государства получился эффект “запретного плода”, который, как известно, слаще разрешенных. В латышской аудитории трактовкой событий шестидесятилетней давности занимаются как раз те, для кого 16 марта однозначно праздник. И не стоит недооценивать количество молодых, максималистски настроенных людей, которые верят пропаганде националистов о том, что “трусливое государство отняло настоящий праздник латышского народа”. Там, где недостаточно света, заводятся гады. Где нет объективной информации — чудовищные мифы.

Об информации. Как и большинство людей моего возраста и рода деятельности, я много читал о латышском легионе СС. Однако, в отличие от этого же большинства, у меня есть преимущество — о событиях тех лет я узнал из уст их свидетеля. Причем еще до нынешнего истерического ажиотажа вокруг 16 марта. Эта дата — особая трагическая дата в истории моей семьи.

Мой отец Борис Владимирович Митрофанов в 1944 году был принудительно призван в легион. В отличие от горстки доживших до нынешнего дня безумцев, объясняющих свою тогдашнюю службу “патриотическими чувствами”, мой отец служить в чужой армии не хотел и тянул до последнего, пока не был поставлен перед выбором: или в легион, или в концлагерь. Среди его сокурсников в техникуме и друзей не было НИ ОДНОГО добровольца, кто имел нужные знакомства, переправлялись в Швецию. Его лучший друг убежал от призыва в Германию, а потом перебрался в Австралию, другие прятались по хуторам. Те, кто не имел авантюрной жилки, оказались на немецкой службе. Десятки тысяч таких мальчишек, только что закончивших школу, были призваны в роковом 44-м году. Впрочем, немцы оружия Борису не дали по причине “неарийского происхождения”. Работал на хозработах в Риге, затем на заготовке торфа. В 1945-м, как и большинство других легионеров, оказался в советском фильтрационном лагере на Дальнем Востоке. Через два года ему разрешили вернуться домой. Однако в 1949-м “на всякий случай” репрессировали, сослав в Сибирь на 7 лет.

Вот так из-за года принудительной службы в легионе вся жизнь оказалась исковеркана. Высшее образование не получил, карьеры не сделал, хотя имел все способности. Большую часть жизни прожил “под подозрением”. И если во времена оттепели в 60-е годы Борису Митрофанову было поручено даже руководить транспортной службой гражданской обороны города, то уже в начале 70-х параноидальное недоверие вернулось, и внимание госбезопасности опять стало отравлять жизнь нашей семьи. Конечно, родственники иначе, чем власть, относились к моему отцу. Мои дяди, воевавшие на стороне Советской Армии, прекрасно ладили с Борисом Владимировичем, понимая подневольный характер его призыва в немецкую армию. И таких историй в Латвии — немерено. Почти в каждой семье довоенных граждан есть кто-то, чью жизнь искромсал легион.

О преступниках. Я, конечно, спрашивал отца, встречал ли он в легионе идейных нацистов. Да, встречал. Среди латвийских офицеров — выходцев из богатых рижских семей. Их отличало высокомерное отношение к тем, кого позже назвали “едоками салаки”: к простому народу, к инородцам. И — животный антисемитизм. Довоенная элита Латвии была в этом отношении не лучшего качества, чем нынешняя. А вот миф про легионеров как идейных патриотов независимой Латвии стал искусственно культивироваться только в начале 90-х. В старожильческой среде Двинска никаких разговоров о “героизме латышского легиона” не было. Даже среди тех, кто “имел зуб” на советскую власть. Легион воспринимался как мрачная страница истории даже теми, кто ностальгировал по довоенной Латвийской Республике.

Вполне допускаю, что на Западе среди национальной интеллигенции отношение к легиону было другим. К сожалению, этот “западный” вариант истории стал в независимой Латвии почти официальным. Каждый год идейные преемники тех самых офицеров СС выкатывают предложение о возвращении 16 марта в официальный календарь. И каждый раз не находится никого из “умеренных” партий, кто сказал бы народу: “легион — не героизм, а трагедия”.

Я на этот раз воздержался при голосовании с расчетом на то, что мне дадут возможность выразить свою особую позицию в латышских газетах. Привлечь внимание не удалось. Отозвались только русские газеты Даугавпилса, и то потому, что их обошел с соответствующей распечаткой моего выступления мой неравнодушный коллега Саша М. Спасибо ему. Уверен, что именно нынешний отрезок времени между траурным днем 16 марта и светлым Днем Победы, — это лучшее время для того, чтобы еще и еще раз рассказать живущим ныне о правде той войны, о ее жертвах и героях.

Депутат IX Сейма  Мирослав Митрофанов