“Вести Сегодня” недавно сообщила о том, что в непосредственной близости от Саласпилсского мемориала планируется поставить памятные знаки на месте захоронения солдат вермахта. С общественностью проект не обсуждали. Бывшие узники Саласпилса были возмущены этим фактом и расценили затею как надругательство над памятью о 100 тысячах замученных в концлагере человек. Представители общественных организаций на встрече с мэром Саласпилса Юрисом Путниньшем высказали мнение, что прах солдат вермахта следовало бы перенести подальше от этого скорбного места.
С некоторым опозданием к теме обратилась газета “Час”. У нас не принято вступать в пикировку с коллегами из дружественных изданий, однако очень удивил заголовок статьи Игоря Ватолина с многозначительным подтекстом: “Склока над могилами. Кто раздувает скандал вокруг благоустройства немецких кладбищ?” (“Час” от 8.10.2008 г.).
Намек ясен: Ассоциация бывших узников, русские общественные организации, которые выступили против спорного проекта, — склочники. Ну а наша газета, которая подробно рассказала о конфликте, предоставив слово в с е м его участникам, “раздувает скандал”?
Игорь Ватолин взял интервью у главы комитета Братских кладбищ Эйжена Упманиса. Именно эта организация установила место погребения 146 гитлеровских военнопленных на территории бывшего концлагеря. Эта цифра вдвое меньше той, что назвали “Вести Сегодня” директор Саласпилсского мемориала Юрис Врублевскис и мэр Саласпилса Юрис Путниньш. Ну не суть важно.
Но вот дальше начинаются интересные пассажи. Глава Саласписского самоуправления на встрече в думе горячо убеждал, что дума не имеет к проекту никакого отношения. Мол, есть межгосударственное соглашение по обустройству воинских захоронений, сам мемориал находится в ведении Министерства культуры, оно и утверждало проект. И не в компетенции думы было повлиять на это решение. А вот “Часу” Эйженс Упманис говорит дословно: “По просьбе Народного союза (этой общественной организации Германии принадлежит инициатива благоустройства кладбища. — Н. С.) мы встретились с представителями Саласписского муниципалитета и п о л у ч и л и с о г л а с и е на проведение работ”. То есть на этом этапе местные власти и Комитет братских кладбищ вполне могли бы обсудить с немцами вопрос о переносе захоронения в более удаленное место или поискать иное решение деликатной проблемы. Но этого не сделали.
Г–н Упманис объясняет почему: “После того как германская сторона сослалась на германо–латвийский договор об уходе за братскими кладбищами и заверила, что берет все расходы… на себя, у руководителей муниципалитета не было оснований сказать нет. Ни моральных, ни юридических”.
Ну конечно, разве 100 000 жертв нацизма, которые закопаны в том же лесу, основание? И Госинспекция по охране памятников культуры, которая согласовала проект, тоже ни на минуту не усомнилась в том, что с моральной стороны тут все в полном порядке.
Мой коллега задает г–ну Упманису вполне резонный вопрос: не стоило ли обсудить вопрос с общественностью, в частности, с представителями бывших заключенных концлагеря Саласпилса?
И вот тут поразительный ответ: “Самое интересное, что никто из сомневающихся в целесообразности приведения в порядок кладбища военнопленных не удосужился поинтересоваться подробностями проекта!”
Позвольте, а кто знал о проекте? В Латвии по закону на каждом строительном объекте должен быть размещен стенд с информацией: кто заказчик, кто подрядчик и что именно строится. На месте будущего памятного комплекса такого стенда не было и нет по сей день. Публика узнала о проекте из местной газеты лишь 19 сентября, когда часть работ уже была проведена. А как только узнала, подробностями проекта поинтересовалась и устно, и письменно. У “Вести Сегодня” на руках имеется и копия проекта. И хотя г–н Упманис говорит, что речь идет не о мемориальном ансамбле, а о простой маркировке захоронения, в проекте стела высотой 160 см и группа крестов по 120 см с надписями и именами. Это, конечно, ансамбль, скромный, но ансамбль. И в его создании участвовал архитектор.
Почему же проект сооружения утверждался келейно? “Я уверен, что ни с точки зрения закона, ни с точки зрения морали вопрос приведения в порядок воинского захоронения не нуждается в обсуждении. Мысль, что у кого–то могут появиться возражения против наведения порядка на кладбище, аморальна,” — считает г–н Упманис. Тут явное передергивание: никто не возражает против приведения в достойный вид братских могил, есть серьезные сомнения в том, стоит ли делать это там, где земля насквозь пропитана кровью жертв нацизма?
Когда в сентябре на спортплощадке школы в Зиепниеккалнсе нашли останки немецких солдат, там ведь не стали воздвигать обелиск — неуместно это на футбольном поле. И воинов спокойно перезахоронили в Бебербеки.
Эйженс Упманис приводит примеры, когда в непосредственной близости расположены кладбища германских и советских солдат: в Себеже, Апшеронске, под Волгоградом. Но ведь это совсем другое. Там солдаты и офицеры обеих сторон, павшие в сражениях. А в Саласпилсе — жертвы и, возможно, палачи. Ну если не палачи, то те, благодаря кому на оккупированной земле мог появиться и четыре года существовать лагерь смерти.
Поэтому трудно принять позицию уважаемого архитектора, что “стремление создать ажиотаж на ровном месте объясняется не столько моральными, сколько прагматичными задачами накануне муниципальных выборов”. Ну причем тут выборы? Ведь умолчали о проекте все местные депутаты — представители разных партий, в том числе и левых.
А дальше я процитирую г–на Упманиса более подробно, потому что он невольно выдает то, что упорно скрывают местные власти: идеологическую составляющую, которая заложена в этом конфликте.
“Не надо бояться нашей истории. Массовые депортации и расстрелы на территории нашей страны начали представители НКВД в 1940–1941 годах, в 1941–1945 годах продолжили гитлеровцы и те же советские органы в 1945–1949 годах.
Никто не собирается объявлять военнопленных вермахта героями, но и тот факт, что после возвращения советской власти концлагерь в Саласпилсе сохранил свою функцию, из истории не вычеркнешь".
Не поняла. Какую функцию сохранил концлагерь после войны, когда он уже физически прекратил существование? Все строения были сожжены гитлеровцами при уходе. Да, в четырех бараках на берегу Даугавы после войны несколько лет содержались военнопленные и, возможно, охранники концлагеря. Но это не было лагерем смерти! Германских военнопленных не морили холодом и голодом, не травили собаками, не избивали и не расстреливали сотнями, не забирали у них кровь и не подвергали медицинским экспериментам. Немецкие военнопленные работали на восстановлении разрушенного войной хозяйства и потом вернулись на родину. Кроме тех 146, что умерли от естественных причин и остались в земле Саласпилса. Зачем же так грубо смещать акценты?
И вообще, для чего смешивать жертв НКВД и нацизма? Первым в Латвии установлены памятники, и сейчас собираются строить единый мемориал рядом с Музеем оккупации, вторым посвящен Саласпилсский мемориал. Ну какое отношение к зверствам НКВД имеют мирные жители разных национальностей, в том числе и латыши, замученные в Саласпилсе?
И в заключение хотела бы сказать пару слов по поводу того, кто “раздувает скандал”. Если бы латвийские власти честно, открыто и доброжелательно обсудили с обществом эту деликатную тему, я уверена, компромисс был бы найден и повода для скандала не было бы. Теперь же все случившееся невольно оцениваешь как очередную попытку приглушить звучание Саласпилсского мемориала, сместить идеологические акценты, превратить мемориал в памятник жертвам двух оккупаций. Нет уж, пусть Сталин отвечает за свои преступления, а Гитлер — за свои.
“Вести Сегодня”, № 238.
Автор: Наталья Севидова