“До 2048 года — не беспокоить!”
— В последнее время все чаще звучат прогнозы о возможном дефолте. Вы что по этому поводу думаете?
— Мне кажется, сегодня гораздо важнее знать, что думают про нас иностранные инвесторы. В качестве шутки приведу пример с одним нашим клиентом — представительством одного иностранного банка, который не так давно закрыл в Латвии все филиалы. Руководитель этого представительства, прощаясь со своими партнерами и коллегами, в электронном письме написал такую фразу: “Прощайте, в Латвии ноги моей не будет до 2048 года”. И это далеко не единственный пример.
Почему инвесторы от нас уходят? Их волнуют как минимум три основных вопроса. Первый — что творится в экономике. Всем ясно, что в экономике спад. Но важно знать, насколько он будет большим. Если бы я брал некую точку отсчета, то это был бы октябрь прошлого года. С этого момента обороты компаний пошли вниз. И если еще недавно всех шокировали прогнозы спада экономики на уровне 10–20%, то сегодня вполне вероятным выглядит сценарий спада ВВП в 40%. Второй вопрос, который задают инвесторы: что у вас там с правительством происходит? Приходится объяснять, что ничего страшного, Латвия — это северная Италия, поэтому правительства долго не живут. И третий вопрос, который волнует инвесторов, — это девальвация лата.
— Инвесторы читают то, что пишут в СМИ о девальвации, или считают, что девальвация нам нужна?
— По большей части они читают прогнозы в отношении лата, просчитывают вероятность девальвации, и после всего этого у них пропадает всякий интерес что–то вкладывать в Латвию.
— То есть инвесторам девальвация не нужна?
— Спорный вопрос. Если посмотреть, что творится в большинстве государств мира, то практически все они уже отказались от фиксированного курса своих валют. В чем уникальность Латвии? При этом все известные экономисты мира считают, что в жесткой привязке валюты нет смысла и конкретно для Латвии — девальвировать лат надо.
— Может быть, эти экономисты не слишком вникают в нюансы латвийской экономики, раз дают такие однозначные рецепты?
— Реальную ситуацию они понимают гораздо лучше тех, кто уверяет, что в “экономике Латвии ничего особенного не произошло”. В любом случае для инвесторов, которые нацелены на импорт, появляются большие риски — а они сейчас никому не нужны.
Лат девальвировать на 40%
— С другой стороны, девальвация лата быстро превратит нас в дешевую страну, а для инвестиций это совсем неплохо.
— Возможно, в среднесрочной перспективе — да, но в краткосрочной — вряд ли. Потому что есть масса неясностей и рисков, которые отталкивают инвестиции. Однако судя по тому, что происходит в экономике, долго удерживать лат у нас вряд ли получится — просто случится техническая девальвация. В какой–то момент может получиться так, что доходы страны станут меньше, чем ее краткосрочные обязательства, — это относится как к иностранным, так и к местным кредиторам, а также пенсиям и пособиям. Мы уже на пути к этому: доходы госбюджета упали на 25%, и это не предел. Понятно, что денег будет жестко не хватать. Изначально импорта у нас было больше, чем экспорта, разница между ними была 7 миллионов латов. Раньше эта нехватка легко компенсировалась тем, что иностранные банки через свои дочерние банки в Латвии выдавали кредиты. И как только они перестали это делать, то сразу же это стало чувствоваться. В итоге денег в обороте становится все меньше и меньше, экономика сужается, обороты компаний падают. В совокупности с твердым латом, который, по некоторым оценкам, завышен на 40%, — это убийственный сценарий для экономики страны.
— Это значит, что наши экспортные товары стоят на 40% дороже, чем они должны стоить?
— Именно. Но самое главное, что эта разница продолжает расти и может быть цифра в 50–60%. Проще говоря, экономика нашей страны не настолько сильна, насколько пытается быть сильным лат.
— Считается, что девальвация — это хороший инструмент для экспортноспособных экономик. У нас не тот вариант?
— Да, это так. Но улучшив жизнь нашим немногочисленным экспортерам, мы еще и добьемся роста стоимости импорта. В результате его приток в страну будет меньше и нам придется меньше отдавать валюты. А сейчас, поскольку снижается оборот местных компаний, снижаются и доходы госбюджета. Что делает государство? Оно увольняет людей, сокращая свой аппарат. На самом деле делать этого нельзя. Еще в начале прошлого века это доказал экономист Кейнс. Когда сокращение штатов происходит на одном отдельном предприятии, то ничего страшного не происходит. Если большинство компаний, да еще и государство, сокращают работников, то в стране страшными темпами растет безработица. И по сути от этого не выигрывает никто: безработные не могут стимулировать продажи, обороты у компаний падают еще сильнее, они снова вынуждены сокращать кадры, которые, в свою очередь, став безработными, опять толкают бизнес в пропасть тем, что не могут покупать. Это сейчас безработица 10%, но она может стать и 20%, и 30%.
— Вы сейчас посоветуете бизнесу не сокращать кадры, чтобы не рыть себе яму?
— Трудно давать такие советы, хотя теоретически это правильный путь. Но при условии, что так делают все. Но то, что государство, сокращая кадры, поступает в корне неверно, в этом я убежден. Американцам такое и в голову не пришло — они, напротив, увеличивают расходы бюджета на всякие инфраструктурные программы. В этом контексте была очень хорошая идея направить деньги на утепление многоквартирных домов. Или придумать хоть какие–нибудь работающие варианты для стимулирования экономики.
Латвия — Аргентина: перенимаем “опыт”
— Вы не согласны с тем, как будут распределяться в экономике деньги МВФ?
— Посмотрите, куда они уходят! Цели три: для банковской системы, для покрытия дефицита бюджета и рефинансирования внешних долгов. Ни один из этих вариантов не предусматривает, что в экономике страны появляются реальные деньги. А чтобы деньги появились, я вижу два варианта. Первый — продажа активов страны, хотя их осталось не так много. Второй — стимулирование экспорта через точечную поддержку экспортеров. Если этого не будет, то, мне кажется, нас ждет ситуация, сходная с той, что была в Аргентине. Схожесть по многим пунктам у нас весьма большая.
— По каким она наибольшая?
— В Аргентине тоже долго удерживали фиксированный курс национальной валюты. При этом наблюдалось превышение импорта над экспортом, валюта уходила из страны, госдолг рос, доходы бюджета сокращались. Когда у государства не стало средств, оно попросило в долг, при этом начало очень жестко сокращать издержки. В результате ситуация в стране ухудшилась, безработица быстро росла, начались банкротства компаний. Государство было вынуждено взять еще один кредит, который шел на погашение прежних, однако в экономике все становилось только хуже. В Латвии ситуация очень похожая. И когда говорят о том, что девальвация ударит в первую очередь по тем людям, которые взяли кредит в евро, то хочется спросить: а какая есть альтернатива? Наиболее реальная альтернатива только в том, что их просто уволят и у них вообще не будет средств, чтобы отдавать этот кредит. В Аргентине, кстати, все закончилось дефолтом и отказом от фиксированного курса национальной валюты. Чтобы от всего этого отойти, им понадобилось примерно 10 лет.
— Можно ли Латвии сделать поправку на то, что мы — страна ЕС и нам не дадут реализовать до конца “аргентинский сценарий”?
— Хочется в это верить. Но мое личное мнение — нам придется пойти на девальвацию лата ради спасения. Это будет просто неизбежное решение. Или еще один вариант — досрочно перейти на евро. Но пока это выглядит еще более невероятным.
Избавляемся от оптимизма
— Вы консультируете бизнес по разным вопросам, в том числе по реструктуризации. Насколько серьезная сегодня ситуация у латвийских предприятий?
— Из 10 предприятий, которые приходят к нам за консультацией, половину спасти уже нельзя. Думаю, что примерно у 75% латвийских компаний есть все признаки неплатежеспособности. Более–менее дела обстоят у тех, кто не брал кредиты. Но таких очень мало. Основная проблема латвийских предприятий заключается в том, что последние годы они развивались в расчете на рост экономики и рост собственных оборотов. Компания строила завод, который сегодня может производить гораздо больше того спроса, который есть на продукцию. Бизнес не предвидел, что все плохое случится так быстро и в таком жестком варианте.
— Всегда ли можно реструктурировать компанию?
— Далеко не всегда, но можно. Если руководитель компании стоял у ее истоков, с ним начались трудности и эти трудности не решены, то маловероятно, что они будут как–то решены самостоятельно. Когда все растет, то мало кто задумывается об эффективности и о том, что может быть по–другому. Когда бизнес получал прибыль, то часто забирал ее себе, а не вкладывал в развитие. В результате мы имеем то, что имеем, — малоэффективные предприятия, которые находятся на грани выживания.
— У вас есть удачные примеры санации компаний. Что приходилось там менять?
— Кадры в первую очередь. Далее нужно смотреть, из чего вообще состоит компания, какие направления деятельности, какова структура. Часто принимается решение о продаже активов компании — тех, которые не нужны для оперативной деятельности. Далее смотрим, чем занимается предприятие, тут тоже нужно думать о том, правильный ли это путь. У одного нашего клиента нужно было поменять направление деятельности, переориентировать продукцию на экспорт. У другого проблемы были в менеджменте и структуре финансирования компании. У третьей компании было слишком много кредитов. Кстати, при реструктуризации работа с кредиторами стоит на одном из первых мест.
— Что самое сложное в работе с такими компаниями?
— То, что сами владельцы и топ–менеджмент настроены более оптимистично, чем есть ситуация на самом деле. Поэтому очень часто управленцы просто упускают тот момент, когда еще можно что–то сделать. Приходят тогда, когда вариантов кроме распродажи активов уже не остается. Но есть предприятия, которые начинают шевелиться уже тогда, когда происходит первое падение оборота. А если у компании еще есть кредитная линия, которую нужно продлевать, то лучше заранее подумать над вопросом: а даст ли банк мне денег с теми показателями, которые сейчас есть? Или потребует возврата кредита или дополнительных гарантий? Опыт показывает, что, как правило, над такими вещами заранее мало кто думает и приходят за консультацией, когда час “Х” уже настал.
Из–за огромных проблем с ликвидностью большинство предприятий пытается продать свои активы за более–менее приемлемую цену. Ясно, что сейчас все продается по очень заниженным ценам, потому что продавцов много, покупателей — единицы. Есть новая тенденция, которая скорее старая, но вовремя вернувшаяся на рынок. Сейчас у многих компаний в собственности есть недвижимость, за которую не надо платить аренду. Но если мы взглянем на Скандинавию и Германию, то большинство компаний арендуют те площади, в которых они работают. Единичны случаи, когда у предприятия есть своя недвижимость. В Латвии тоже появилась такая тенденция: продажа собственной недвижимости на сторону с правом ее аренды.
— На такую недвижимость есть покупатели?
— На такую недвижимость сегодня покупателей больше, чем на жилую. Тут, конечно, тоже есть свои риски — в основном связанные с банкротством предприятия, которое арендует помещение. Но если предприятие нормальное, то покупка у него недвижимости с последующей арендой — это гарантированный доход для инвестора. Потому что на самом деле проблемы есть не только у тех, кому нужны деньги, но и у тех, кто ими располагает. Вопрос вечный — куда вкладывать. Классических вариантов инвестирования для тех, кто вчера вкладывал в фонды и с тяжелым сердцем фиксировал убытки, сегодня немного — депозиты, облигации. Производственная недвижимость — это сравнительно прибыльный вид инвестирования, но, повторюсь, со своими рисками.
“Продаю предприятие. Скидка — 40%”
— Говоря о продаже предприятий, есть ли тут какие–то тенденции, кроме общего снижения цены?
— Есть много разных методов оценки предприятия, и один из них — способ оценки по завтрашней цене. Продать компанию по таким методам сегодня трудно, но возможно. У меня есть такой пример: у предприятия есть хорошая инфраструктура, но оборот по каким–то причинам невелик. Мы разговариваем со стратегическим инвестором этой компании, объясняем ему, что реально увеличить оборот, например, в 3 раза — при соблюдении таких–то условий. Речь в этом случае может идти о заводе, порте или каких–то других объектах, где есть хорошая инфраструктура и производственные мощности. И инвесторы готовы платить по цене завтрашнего дня за эту покупку, потому что понимают, что их затраты с нуля для возведения аналога будут больше.
— Вообще сделки по купле–продаже бизнеса сегодня есть?
— За последние полгода у нас было 4 таких сделки: одна с инвестфондом, другие — со стратегическими инвесторами бизнеса. Думаю, что сделки будут происходить, но по более разумным ценам, чем ранее.
— Разумная цена подразумевает какой дисконт?
— Сложно сказать. Наиболее часто используемый вариант оценки компаний — это сравнительный метод: оцениваются аналогичные сделки, плюс к этому цена корректируется из–за финансовых показателей, которые за последний год у всех снизились. В целом же компании продаются с дисконтом от 20 до 40 процентов.
— Если считать, что экономическое “дно” в Латвии еще не достигнуто, то будут ли еще сильнее дешеветь латвийские предприятия?
— Дно действительно еще не достигнуто. Мое убеждение: мы находимся в самом начале кризиса, и самое сложное время еще впереди. Все зависит от того, какой будет политика Латвии, и от этого зависит, продлится кризис два года или пять лет. Что касается покупки, то уже сейчас есть интерес инвесторов, которые для себя определяют приемлемую цену и ждут, когда рынок ее достигнет. В любом случае падения стоимости предприятий из–за общего ухудшения финансового положения еще стоит ожидать. Я боюсь, что в будущем появится очень много компаний, в бывшем неплохих, которые уже вообще ничего не стоят на рынке. Чтобы не допустить банальной потери бизнеса, его лучше продать сейчас.
— Много ожидаете таких компаний–банкротов?
— Уже сейчас банкротируют целые отрасли. Но при этом при падающем рынке доля сильных игроков увеличивается. К примеру, продавец стройматериалов Tapeks объявил о банкротстве, и его часть рынка забрали другие продавцы, которые в любом случае уже укрепили свои позиции. Таким образом кризис естественным путем отсеивает слабых игроков, которые работали неэффективно.
— Считаете, не нужно спасать такие вот умирающие предприятия, предлагая им программы по господдержке?
— То, что деньги нужно давать бизнесу, это факт. Но есть правило: хорошие деньги нельзя давать плохим компаниям. Если компания находится на грани банкротства, маловероятно, что деньги ее спасут, так пусть лучше эти средства достанутся тому, кому они реально могут помочь. Пока у нас есть дефицит платежного баланса, понятно, что в первую очередь мы должны помогать экспортерам.
— Дайте совет латвийским предприятиям — чего стоит бояться, на что нужно обращать внимание и как не упустить момент, когда проблемы на предприятии могут иметь необратимые последствия.
— Проблемы многих предприятий заключаются в том, что они еще слишком оптимистично планируют бюджеты. В конце прошлого года многие компании заложили в бюджеты снижение оборотов на 10%. Многие основывались на официальных прогнозах о спаде ВВП в 5–10%. В реальности же оказалось, что ВВП в этом году упадет как минимум на 25%, а обороты предприятий уже упали на 30–40%. К концу года картина будет еще хуже. Вывод: надо пересмотреть свои бюджеты и доходную часть. Еще один совет, который очень непрост для латвийской ментальности: это консолидация. По каким–то причинам латвийские предприниматели более амбициозны, чем наши соседи, и большинству из них важно понимать, что он первый парень на деревне. И так думают до тех пор, пока не “прихватит”.
Но когда это случается, благоприятного исхода уже трудно ожидать. На бизнес правильно смотреть глобально даже в том случае, если ты первый игрок в регионе или даже в стране.
“Деловые Вести”, № 11.