На «Цепочки» Георгий Андреевич пришел 1 июня 1961 года. Начинал простым слесарем, выполнял самую грязную работу. После окончания Политеха в 1968-м, ровно 50 лет назад, вновь пришел на завод – на должность старшего мастера штамповочного цеха. В 1971 году стал главным механиком, в 1992-м – директором Завода приводных цепей.
«Я считаю, что у меня жизнь сложилась удачно», – говорит Георгий Андреевич. – Интересно, что в должности главного механика я проработал 10 лет, главного инженера – тоже 10. С 1992 года по 2002-й, ровно 10 лет, я был директором завода. С женой у нас 10 лет разницы в возрасте, у детей – дочери с сыном – тоже разница в 10 лет».
Вот такая у Георгия Сорокина жизнь – вся «в десятку».
Детские воспоминания«Я родился в 1938 году в Лиде, в Западной Белоруссии, – вспоминает Георгий Андреевич. – Мой отец был родом из Литвы, мать – нидеркунская. Семья была большая – семеро детей. Чтобы ее прокормить, отец брался за любую работу: был и бухгалтером, и каменотесом. Мама была домохозяйкой.
Буквально за несколько недель до освобождения Лиды от немцев возвращавшегося с работы отца убили. 9 мая мы дождались в Белоруссии, а потом мама с тремя младшими детьми приехала в Нидеркуны, к своему отцу – моему деду. Моя старшая сестра была уже самостоятельной и осталась жить в Лиде. Один из братьев был машинистом и в годы войны погиб под бомбежкой. Другой брат ушел в партизаны, потом воевал в польской армии и остался жить в Польше. Еще одну сестру вывезли в Германию, где она умерла от тифа.
Что я помню из военного детства? Немногое – мне в 44-м было всего 6 лет. Помню, как перед самым освобождением города мы выехали в деревню, как прятались во время обстрелов в погребе, как при разрывах снарядов крышка погреба подскакивала и открывалась.
Осталось в памяти и то, что я одно время не мог ходить: после бомбежки в городе было много развалин, а мы, мальчишки, бегали босиком. А так как лазили везде, ноги постоянно резали.
Первые дни после освобождения в округе было очень много разбитой техники, убитых. Помню смешную дразнилку, которую ребята повторяли, не зная ее смысла: «Гутен морген, гутен таг, шлеп по морде – будет так!»
Рядом с домом, в котором мы жили, стоял дом, где можно было взять у хозяйки самогон, прийти поиграть в карты. Сюда приходили местные жители, приезжали немцы. Как-то немцы оставили машину, и мы, трое мальчишек, открутили ниппели: нам было интересно посмотреть, как из шин, шипя, выходит воздух. А потом побежали, крича: «У вас машина шипит!». И целый день прятались за городом.
Известный артист Филипенко как-то сказал: «У каждого времени своя ностальгия». Я так понимаю, что ностальгия – это хорошие воспоминания. Поэтому не могу сказать, что у меня не было детства. Да, было трудно – ходили, собирали щавель, чтобы продать и купить хлеба. Но я считаю, что у меня детство было».
Из староверов«Он – наш, нидеркунский», – с гордостью говорят про Сорокина местные староверы. Сам же Георгий Андреевич признается: «Наша семья была верующей. В доме всегда хранили и староверческие книги, и иконы. В техникуме меня из-за этого даже в комсомол не приняли. Бывало, мы пойдем в моленную, а на следующий день у директора на столе лежал список. И директор начинает выяснять, что, как и почему. Когда в 1956-57 годы молодежь отправляли на целину, мы в техникуме тоже решили ехать. Но меня не пустили, потому что я не был комсомольцем».
Однако никаких репрессий против Георгия Андреевича как человека верующего не было.
На трудовом путиКогда семья вернулась на родину матери, Гоша пошел в школу. Сначала учился в Нидеркунской начальной школе, потом в 6-й средней на Гриве. В 8-м классе Сорокин бросил школу – ему хотелось иметь какую-нибудь специальность, и он поступил в железнодорожный техникум.
Когда заканчивали учебу, Георгий сагитировал своих товарищей написать заявление, чтобы их отправили работать в Хабаровск. Получив отказ, решили ехать на Север, «по железной дороге, по тундре, в Воркуту». Поехали. Но, как выяснилось, железнодорожным центром в этом регионе был Ярославль. Не было в тундре железной дороги.
Потом – служба в армии и возвращение в Даугавпилс. В 60-е годы с работой было очень тяжело. Очень недолго Сорокин работал на ЛРЗ, затем – на «Химии», потом перешел на «Цепочки». Как шутливо заметил Георгий Андреевич, «меньше меня тогда получала только уборщица». Вскоре Сорокина перевели в нормировщики, потом – в мастера. Заниматься металлообработкой нравилось – но знаний не хватало. Поэтому пошел в Политех. Отучившись три года на вечернем отделении и год – на заочном, понял, что полных знаний по специальности не получил. Поехал учиться в Ригу.
«Я был «богатым» студентом. Из-за нехватки помещений мы учились с 6 часов вечера. И я устроился работать технологом на Вагоностроительный завод. Получал зарплату 115 рублей плюс доплаты и повышенную стипендию 46 рублей. Выходило около 200 рублей в месяц. Учеба мне давалась легко, потому что у меня был опыт работы».
Как стать директором«Когда я стал главным механиком и начал ходить на заводские планерки, то первое время мне было сложно работать с людьми. Тут, скорее всего, повлияли армия и то, что начинал я простым рабочим – не со всеми складывались отношения. В конце рабочего дня я стал анализировать: с этим работается нормально, с этим говорили на повышенных тонах, с этим – тоже. Вижу, что день прошел без пользы для дела. Стал со всеми специалистами встречаться раньше, до планерки, и обсуждать все вопросы.
Помню, один из коллег вспоминал, что на ЛРЗ главный механик всегда был виноватым во всех проблемах, и ему от директора Анатолия Иунихина немало доставалось. У нас заводские планерки проходили спокойно, меня Александр Никитич Карев никогда не ругал. Я был по счету 12-м главным инженером на заводе, а Карев – третьим директором. Потому что все «шишки» всегда валились на технические службы.
Когда в 1991-м произошел путч, Карев был в отпуске, и я как главный инженер его замещал. Карева вызвали из отпуска, из Риги приехало начальство. Они долго сидели, разговаривали. Карев вышел и сказал: «Все! Я не директор!». Тогда многих директоров сняли. Мы же как работали, так и продолжали работать.
Потом приехал еще один чиновник – со списком тех, с кем он собирался встретиться, чтобы предложить им директорский пост. Все кандидаты отказались. А мы продолжали работать. И только в январе 1992-го мне предложили контракт. Моей задачей было – чтоб люди за свою работу получали зарплату».
Даугавпилс не знают«Ежегодно в Риге проходят отраслевые выставки, но Даугавпилс на них не представлен. Почему? Ведь у нас в металлообработке занято 1 700 человек! Несколько лет назад мы с Владимиром Надеждиным взялись за это дело. Объездили руководителей металлообрабатывающих предприятий, переговорили с каждым – 6-7 предприятий согласились участвовать. Мы договорились, чтобы на Кипсале нам предоставили место с 50-процентной скидкой – и три года Даугавпилс участвовал в выставках. Но потом в городе сменилась власть, и все это стало ненужным.
Помню, в 2016 году приезжал председатель Латвийской торгово-промышленной палаты и сказал, что Даугавпилс очень слабо известен в Риге. А через неделю в столице проходит выставка по металлообработке, и на ней кроме Завода приводных цепей нет ни одного нашего предприятия. Я написал статью в газету. Думаете от самоуправления была какая-нибудь реакция? Ничего! На следующий год нас на выставке опять не было!»