Переодетые красноармейцами фашистские диверсанты почти без боя заняли оба моста через Даугаву и проникли в центр Даугавпилса. Оборонять находившийся на острие наступления стратегический город было почти некому – расквартированная в Крепости стрелковая дивизия несколько дней назад двинулась навстречу врагу в Литву, где и была разбита. Фашисты занимали квартал за кварталом и лишь на северной окраине города столкнулись с более упорным сопротивлением. Советское командование в спешном порядке перебрасывало туда все, что оказалось под рукой – пехоту, механизированный корпус, бомбардировщики… Город Красной Армии удалось отбить наполовину. Однако ввиду неблагоприятного соотношения сил вечером 28 июня она отступила от Даугавпилса после кровопролитнейших трехдневных боев. Еще живы свидетели этих первых дней войны. Слово некоторым очевидцам трагических событий.
В первые дни войны
Рассказывает житель химпоселка Василий Юхно:
bq. В те последние июньские дни город буквально задыхался от неимоверной под 30 градусов жары, как и сейчас. Но нам, молодежи, было весело! 21-го июня состоялся выпускной вечер в нашей первой советской средней школе на ул. Кр. Валдемара (директором, кстати, был родной дядя Алексея Видавского).
Позади семь классов. Домой я вернулся в хорошем настроении, часа в три ночи. Скоро Лиго! Спать совершенно не хотелось. По привычке включив радио, «пробежался» по иностранным станциям. Выступал Гитлер – на сей раз он кричал громче обычного. Так я узнал, что на нас напали.
Первые бомбы упали на Ковенской (Каунас) улице уже в полдень, разворошили чей-то огород. Однако мы были уверены, что фашисты получат достоный отпор – на череповских холмах стояла зенитная часть, на лугах за предмостным укреплением располагался аэродром со множеством самолетов.
Первые три-четыре дня прошли относительно спокойно. Немцы бомбили точно по расписанию – утром, в полдень, вечером. Шоссейный мост они не трогали, бомбы рвались на пляже около железнодорожного моста и с другой его стороны, не причиняя ущерба. По-видимому, он нужен был им целым, они просто хотели посеять панику. Наши отвечали и даже посадили на аэродром немецкий самолет с пятью летчиками. В тюрьму доставили и двоих айзсаргов, которые засели в лютеранской кирхе и обстреливали красноармейцев. О судьбе пленных немцев ничего не знаю, а вот этих, говорят, сразу после допроса «хлопнули». Но другие айзсарги все-равно постреливали.
Интересно, что еще числа 19-го в городе был введен режим светомаскировки, заменив обычное уличное освещение тусклыми синими лампами. На второй день войны власти конфисковали у населения все лодки на Даугаве – со стороы Гривы ожидалась возможная атака противника. Возле электростанции, на дамбе, были вырыты неглубокие окопы. После того как под Свентой были уничтожены аэродромные склады, немецкая авиация летала почти безнаказанно.
Василий Ефимович Васильев, наставник Нидеркунской старообрядческой общины:
bq. В 1941 мне исполнилось 12 лет, жили на Старом Форштадте. В то роковое воскресенье я пошел в храм. Конечно, понятия не имел, что происходит в мире – газет мы не выписывали, радио не было. От соседей узнали, что «напал германец». Мать заплакала, отец перекрестился. В понедельник он вернулся с работы с противогазом. Позднее мы, дети, это ненужное защитное средство распотрошили для своих нужд. Первые 2 дня прошли в разговорах с соседями – гадали, что будет.
На третий день, 24-го июня загорелись резервуары с бензином в районе «молочки». Ввысь взмыло огромное облако дыма.
В среду, 25-го, к нам прибыли родственники – семейство Козловских с Нового Строения, там больше бомбили. Брат Донат пытался поговорить с несколькими утомленными красноармейцами, которые проходили мимо нашего дома на улице Ставу, но отвечали они неохотно. Опасаясь бомбежки, мы решили, что в погребе прятаться опаснее, чем на воздухе, и перенесли все самое ценное в сад, где и расположились на ночлег. Спустя какое-то время со стороны города послышался вой снарядов, треск выстрелов – видимо, отстреливались отступавшие крайноармейцы. Родители пребывали в недоумении. Канонада усилилась. Один из снарядов разорвался почти у нас на огороде. Все растерялись, побежали в низинку, к пруду. Остаток ночи мы там и провели. Сбились под липой в кучку, молимся, а снаряды свистят над головой. У соседей убило лошадь. С рассветом артиллерийский обстрел наконец закончился. Стекла в доме повылетали. Обшивка посечена осколками, кругом воронки. Кто-то пустил слух, что надо бежать на станцию Даугавпилс-II. Поднялась паника. С полпути вернулись обратно, опять-таки некто сказал, что там могут быстрее убить. Дошли до деревни Оборуны. Местные нас покормили, мы отправились на ночлег – кто на сено, кто на кровать. Когда утром возвратились на Форштадт, впервые увидели немцев. их танки стояли вдоль нашей улицы. В доме новых повреждений не было, ничего не тронуто. Город горел. Транспорт не действовал, поэтому отец пешком отправился на Новостройку, посмотреть на пожарище и пепелище. Главные железнодорожные мастерские, где он работал, сильно пострадали.
Иосиф Штейман, ветеран ДУ:
bq. 26-го июня мне исполнилось 18. В первые военные дни я находился у отца в Риге, но успел поневоле стать очевидцем последних часов советского еще Даугавпилса. В город я приехал на попутке рано утром. Забежал домой на ул. Саулес. Мать была заведующей 6-классной основной школы в том здании, где теперь располагается музыкально-педагогическое отделение университета. Я уже не застал ее в квартире. Провел там буквально пару часов, и это мне как еврею спасло жизнь. Как потом оказалось, именно в это время немцы уже изготовились к атаке. Наскоро собравшись, выскочил на улицу, там – никаких признаков беды. Люди, как обычно, шли на работу. Пешком я двинулся в сторону Резекне. Шел быстро. Уже на выходе из города услышал отдаленный грохот выстрелов. Добрался до Зилупе, попал в Россию. Воевал в Латышской стрелковой дивизии.
Беженцы
Карп Васильев, 1919 г. рожд.:
bq. В Даугавпилсе живу уже 53 года, а вот впервые я его увидел в июне 1941 г. Родом я из Литвы, в то время был комсомольцем и понимал, что хорошего мне ждать нечего. Из Утены под бомбежкой направились на Даугавпилс. Оттуда навстречу шли бесконечные колонны красноармейцев и техники, туда – такие же необозримые толпы беженцев. Жуткое впечатление оставили изуродованные тела милиционеров из Каунаса, человек 60. На них напали бандиты, забросав гранатами. Мы вооружились шестью винтовками убитых. На грузовике добрались до Зарасая. В Даугавпилс попали в полночь. Ночевали в здании нынешней первой гимназии. Зал был битком набит беженцами из Литвы. Там же находился и первый человек советской Литвы Юстас Палецкис. Поспать толком не удалось. Утром слышим: «Немцы взяли Утену, уходите!» На подножке паровоза доехал до Резекне. В Зилупе нас приняли за шпионов: в группе были 2 милиционера, ни слова не говорившие по-русски. Чуть не расстреляли. Я даже поцеловал крестик, который мама дала мне в дорогу. Хоть и комсомолец. Воевал в разведке.
Interregnum (латин. – безвластие, анархия)
Свидетельствует Мечислав Богданович, бывший директор Школы продленого дня:
bq. Город был сдан неожиданно быстро, почти без сопротивления. Наступил день безвластия. Горожане бросились разбивать витрины магазинов, брали оттуда все, что хотели – промтовары, продукты… Я сам был очевидцем всего этого безобразия, весь день наблюдал: один тащит ящик водки, другой – аккордеон, третий – меха и т.д.
Русские солдаты из здания пограничной таможни на станции не успели уйти далеко в Стропский лес, были схвачены и возвращены обратно, уже под охраной. Для них, теперь военнопленных, наступили мучительные дни. Все это тоже происходило на моих глазах. По нашей улице Муйтас их ежедневно под конвоем водили на работу и с работы – измученных, голодных, еле передвигающих ноги. Зная, что в определенное время они будут проходить по нашей улице, мы, дети, клали на обочину съестное – хлеб, овощи, фрукты. А они в знак благодарности оставляли нам сделанные своими руками игрушки…
Под ливнем пуль
Василиск Степанов, работающий пенсионер:
bq. Мы жили на Гриве. Накануне прихода немцев отца с подводой направили в Калкунский детский дом – эвакуировать персонал и сирот. Утром 26-го моя тетка Ирина заметила, как неподалеку от дома остановились грузовики и солдаты в советской форме. «Но какие-то они не наши», – говорит. Как в воду глядела – это были диверсанты из полка «Бранденбург». Потом к дому через поле подошли трое мужчин в незнакомой форме. Это были немецкие разведчики. Спросили, нет ли тут русских солдат. Бабушка могла немного объясняться по-немецки и ответила: «НИXT». Немец махнул рукой, и они пошли в сторону города.
Вскоре в районе моста затрещали выстрелы. Сосед Трофим утром успел попасть на работу в железнодорожные мастерские. Когда шел обратно, видел много убитых красноармейцев («обгорелые какие-то, может, их из огнемета пожгли?»). Погибло от шальных пуль на мосту и немало гражданских. Гривчане почти три дня слышали отголоски боев на Новом Строении и Стропских кладбищах. Спокойной жизни у немцев не было, русские огрызались. Советский самолет сбросил десятка два мелких бомб на немецкие позиции от Гривской дамбы до костела. Одна угодила в мотоцикл с пулеметом. Три немца были моментально убиты, одному из них оторвало голову. Там же, на поле, их и похоронили.
Немцы «пришли!»
Владимир Глаголев, пенсионер, в 1944 году мобилизован в Красную Армию, воевал:
bq. Грохот стоял неимоверный. На второй или даже третий день боев (27-го или 28-го июня – С. К.) к нам во двор забрели несколько красноармейцев. Молодые, страшно уставшие парни с карабинами. Я показал, куда им лучше уходить – по Елгавской, а затем в сторону Строп. Едва они ушли, появились два немецких мотоцикла БМВ. Немцы были в касках и мотоциклетных очках. Осмотрелись. Заметив наших соседей-евреев («О, юден!»), заставили их переводить – идиш очень похож на немецкий. Что те послушно и делали. Немцев также интересовала главная дорога. Пожаловал и третий, с пулеметом «МГ-34» на мотоцикле. Раскрыл карту города, уточняя у нас путь. Немцы удалились, вскоре мы услышали сильный взрыв неподалеку. Выждали несколько минут и рванули в ту сторону. Видим – воронка, на краю лежит опрокинутая русская танкетка. Нам она показалась чуть ли не фанерной. Без малейшего намека на броню. Пули такое покрытие, наверное, еще выдержало бы, но снаряд или бомбу уж никак нет. Рядом лежали два солдата в светло-зеленой форме с красными петлицами. Глаза убитых были широко раскрыты.
Моего крестного, дядю Леню, в те же дни убили пьяные айзсарги. Он был начальником телеграфной станции в Субате. Хорошо владел латышским, отслужил в Латвийской Армии, в партии не состоял. Но негодяев это не смутило – мол, хоть и местный, но русский. А русские все одинаковые…