Это теперь славного музыканта у нас именуют Вэном Клайберном, а тогда советская пресса, не утруждая себя правилами английской фонетики, звала его Ваном Клиберном. А то и попросту Ваней. Ему это тоже нравилось. Ибо в разгар «холодной войны» людям хотелось добрых сердечных отношений с бывшими союзниками, которые, как по мановению волшебной палочки, стали потенциальными противниками. Ваном он остался и для нас сегодняшних. Но – слово Глебу:
- Приезжаю на студию, там режиссер Ирина Васильевна Масс говорит мне: «Сядьте, а то сейчас упадете. Знаете, что Клиберн приезжает в Ригу? Понимаете, что это для нас значит? Займемся этим делом: едем к Швейнику».
Всем известно, кто такой директор филармонии Швейник. Недолюбливал он кинохронику, считая, что она мешает артистам своими съемками во время концертов. Пока ехали, оператор Михаил Посельский говорит: сейчас получим смертельный отказ. Так и вышло: дикая жестикуляция, пена у рта…
Мы даже не стали биться головой в запертую дверь. Но мы же хроникеры! Миша и говорит: «Подойдем к американцу американскими методами. Он живет в гостинице «Рига», пошли к нему». Нам открывает переводчица: заходите!
Навстречу – красавец высокого роста, кучерявый, очень любезный. Мы объясняем ситуацию. Он: «Какая ерунда, на концерте я никого не вижу, ничего не слышу, кроме того, что играю». И достает большую начатую плитку белого шоколада – угощает нас.
Ирина Васильевна наклоняется ко мне: «Глеб, здесь на этаже есть буфет. Купите там плитку нашего шоколада, быстренько». Сбегал. Она не успела разорвать обертку, как у Клиберна изменилось лицо, по нему прошла целая гамма чувств. Он чуть ли не выхватил эту плитку и впился глазами в этикетку. И стал очень быстро говорить.
<TABLE WIDTH=270 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="LEFT">
Оказывается, если он занимался на пианино прилежно, мама награждала его плиткой шоколада. Ван очень его любил. Однажды мать принесла шоколадку, где на обертке была девушка в национальном латышском костюме, стоящая у сосны на берегу моря. Внизу золотыми буквами оттиснуто «Лайма». Кстати, неплохо бы сейчас фабрике вернуть этот дизайн! Каким-то чудом эта плитка попала в Америку.
Клиберн взволнованно спрашивает: «Где вы достали такой?» – «Да у нас фабрика». – «Как?! Здесь? Я хочу туда попасть!» Мы заволновались, почуяв запах прекрасного сюжета. Он попросил, чтобы ему назавтра устроили визит на «Лайму». Мы обещали, вежливо откланялись и за дверью заржали от удовольствия. Я поехал на студию, а мои коллеги на фабрику – договариваться.
Договорились – имя Клиберна гремело, и его победа наполняла советские сердца гордостью за справедливое решение жюри.
На следующий день на «газике» (другой машины у нас не было) привезли его на фабрику. Директор «Лаймы» открыл парадную дверь: по обе стороны лестницы стояли красивые девушки в национальных костюмах с букетами цветов. Ван просто обалдел.
В первом цехе тек водопад из жидкого шоколада, который разливался по формам. Второй цех был сортировочный – девушки пальчиками быстро разбрасывали конфеты направо-налево. Он, увидев, как ловко они работают руками, попросился сесть за стол, конечно, тут же запутался и на виду у всех положил горсть конфет себе в карман. Все, естественно, радостно засмеялись. Он оказался сладкоежкой – тут мы попали в точку.
А дальше чуть ли не половина фабрики в белоснежных халатах и колпаках встречала звезду в актовом зале, где в углу скромно стоял рояль. У которого скромно стояла громоздкая камера Super Parvo и были спрятаны мои микрофоны. В общем, мы подготовились…
Огромное количество женщин принялись аплодировать Клиберну. Он даже растерялся – ну мальчик еще совсем. Тут он заметил рояль, и это было для него спасением. Он сказал: «Можно?» Зал просто взвыл, все только этого и ждали.
Ван сел за инструмент, открыл его и заиграл 12-ю рапсодию Листа. Но, видно, подумал, что сложноватая получается музыка, и заиграл попурри. В том числе и «Подмосковные вечера». Играл, чтобы не соврать, больше десяти минут. Люди просто не дышали. Миша снимал, а я все это записывал.
Потом Клиберн встал, вынул белоснежный платок, вытер им всю клавиатуру, руки, и его повели в кабинет директора, где был накрыт стол. Спиртное было в виде конфет Prozit…
Когда стали задавать вопросы, я, глядя на его тонкие длинные пальцы, спросил: «А вы спортом не занимались?» Он говорит: «Очень люблю бейсбол. Но однажды, играя, повредил палец, и меня мама очень сильно наказала». Он брал пальцами одной руки полторы октавы.
На прощанье его щедро одарили продукцией «Лаймы». А через неделю я встречаю в Дзинтари директора с женой. Он спросил, как у нас получилось. Все хорошо, говорю, мы очень довольны. «Вы довольны, а меня сняли с работы».
ЦК партии обвинил директора в том, что он без разрешения принял человека из Америки. Так вот мы и жили…
А как директора Лаймы звали?