Учительские заметки на полях тетради
Ольга Соломоновна Апине – самый уважаемый учитель и долгожитель 17-й. В недавнем прошлом завуч, она по сей день преподает математику в родной школе, которой отдала сорок лет своей жизни. На ее глазах 17-я пережила ренессанс и смутные времена, взлеты и падения. Как минимум последние десять лет из шести десятков существования этого славного учебного заведения омрачены угрозой оптимизации, трансформации и прочей реформации, навязанной сверху. О том, чего стоили эти годы школе, ее учителям и ученикам, Ольга Соломоновна рассказывает «Часу»:
Семь пятниц на неделе
- На сегодняшний день в 1-й класс нашей школы записались 19 деток, – говорит учительница, – по нормативам надо не менее 18. Это для нас большая радость, ведь в апреле первоклашек было всего 11, и мы уже не надеялись спасти школу. Демографический кризис – далеко не основная причина этой ситуации. Прежде всего на это здание уже давно имели виды многие предприимчивые люди. В начале 90-х, когда к нам подселили закрывшуюся русскую 35-ю школу, у нас было свыше 800 учеников – три 12-х класса, три 11-х, три 9-х. Работать приходилось в две смены. В 1996 году нам ни с того ни с сего не разрешают набирать 10-й класс. На следующий год история повторяется…
- Но ведь на среднюю школу был устойчивый спрос!
- Вот именно. Официальная причина: в центре города нет ни одной русской основной школы. Надо ее сделать любой ценой! С этой мечтой руководитель районной школьной управы Зигрида Козловска заняла свою должность. Формально школу как бы не закрывают, а трансформируют ее в основную. На этой идефикс мы впервые потеряли значительную часть учеников. Ведь если я хочу, чтобы мой ребенок учился в средней школе, зачем же я поведу его в девятилетку? Вот и родители так рассуждали. Но основную школу в стенах 17-й так и не открыли, и спустя пару лет власти снова позволили набирать здесь 10-й класс. А вскоре пришло распоряжение набирать семилеток только из своего микрорайона. Но откуда в Вецриге взяться молодым семьям? Здесь же одни офисы, лишь кое-где в трущобах пенсионеры остались. И однажды получилось, что мы и чужим отказали и своих не набрали.
Под крышей дома моего
<TABLE WIDTH=270 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="LEFT">
- Такое чувство, что вас методично толкали к катастрофе.
- Да. Потом, правда, опять разрешили набирать всех желающих, но нас это уже не спасало. Детей с каждым годом становилось все меньше по объективной – демографической – причине. С недобором по сей день сталкиваются и другие школы, но дамоклов меч закрытия над ними не нависает. А 17-й ведь и управа «помогала», услужливо направляя семилеток в соседние школы. Наконец четыре года назад к нам подселили латышскую основную школу «Ридзе» со словами: «Ну все, теперь работайте спокойно, больше мы вас не тронем». Под одной крышей до сих пор сосуществуют две школы – русская и латышская, каждая со своей администрацией. Однако все эти годы отцы города так или иначе возвращались к судьбе 17-й. То власти склонялись к тому, чтобы превратить школу в девятилетку, то к тому, чтобы оставить ее средней, но слить в двухпоточную с одним директором. Русские родители поднялись на дыбы: писали письма в мэрию, устраивали собрания, стояли в пикетах… В итоге с помощью левых депутатов думы школу отбили.
- И каков же окончательный вариант?
- В апреле мы успешно прошли аккредитацию на три года. Набрали 1-й класс. И теперь, как нам пояснили в управе, школа, скорее всего, станет смешанной русско-латышской с одной администрацией. Наиболее вероятно, директором станет глава «Ридзе» г-жа Жуковская. Этот вариант не идеален, но по сравнению с ликвидацией школы очевидно лучший. Он позволит сохранить сложившийся коллектив учителей – крепких профессионалов. И русскую среднюю школу в центре города.
Точка, точка, запятая…
- От чего зависит срок аккредитации?
- На моей памяти это уже пятая аккредитация, до сих пор каждый раз нам давали ее на два года, сейчас мы заслужили три, так что прогресс налицо, – смеется Ольга Соломоновна. – А вообще мы никогда не понимали критериев оценки. В прошлый раз я даже спросила проверяющих, на каком основании начисляются пункты. Мне прямо ответили: уроки – не главное. Что же тогда? Оказывается, бумаги. То же самое было и сейчас. Например, инспектор пришла в начальную школу, открыла журнал и всплеснула руками: «Ах, у вас нет точек после цифр!» Это главное, что она увидела.
У меня на уроке была методист из 3-й средней школы. Сказала: « Briniрноgi! Malaиi!» Была восхищена: «Как ваши дети быстро считают и хорошо знают формулы!» А поставила за урок «labi». Но почему же «лаби», а не «тейцами», если «бриништиги»? Может, для русских школ это наивысшая оценка?
- У вас традиционно много олимпиадников. Это тоже не критерий для инспекторов?
- На нашу маленькую школу олимпиадников хватает. На район мы обычно посылаем 17 человек из 5- 8-х классов и 14- 15 – из 10- 12-х. Занимаем вторые-третьи места. Так что планочку держим. А вот правила игры для русских детей стремительно меняются. Например, в этом году в тексте районной математической олимпиады для 6-го класса русских школ не было одного данного. Сознательно или по халатности – какая разница, ведь дети мучаются! К слову, во многих школах даже не знали об этой ошибке. Как же тогда давались места?
Алгебра с гармонией
- Меня вот что еще волнует: ребята теряют правильную русскую речь по предметам, – продолжает Ольга Соломоновна. – Взять хотя бы мою математику. Когда в 9-м классе мы готовились к олимпиаде, я для начала попросила их найти ошибку в переводе задачи на русский язык. Они смотрят и не видят, хотя не понимают условие задачи. Переводы очень плохие, неграмотные.
- А учебники! Вы, кстати, математику на каком языке преподаете?
- У 10-классников математика осталась в русском блоке, тем не менее многое мы делаем на латышском, работаем с латышскими учебниками – ведь им же сдавать на нем выпускные экзамены. А в 9-м классе я учу билингвально, хотя могу и на родном – просто я хочу, чтобы дети привыкали к математике на латышском. Конечно, трудности есть, но самая большая – учителя. Это проблема, общая для всех школ. Если бы педагоги владели языком так, чтобы учить на нем, то и детям было бы легче.
Если бы математика попала у нас в 60 процентов на госязыке, я бы ушла. Я не стала бы коверкать язык, не имею на это морального права – тем более что многие ученики говорят по-латышски лучше меня. Но математику они у меня знают – это уж точно. К нам нередко переходят дети из других престижных школ и гимназий и признаются, что впервые в своей жизни начали понимать мой предмет. Они говорят, что в их прежних школах чуть ли не треть учеников сдают математику на двойку. Я не представляю, как это возможно – даже четверку на экзамене получить! У меня в прошлом году на два класса была только одна четверка…