Михаил Губин: Занимательная социоантропология 2

Оказалось, дело это не простое. Сначала следовало выяснить, кого из населения надо интегрировать, а кого не надо.

Было совершенно ясно, что представителей титульной нации интегрировать совершенно незачем. Но и называть их так тоже больше было нельзя. Потому что понятие «титульная нация» было придумано во время оккупации. А известно, что оккупанты ничего хорошего придумать не могли. Тем более, про титульную нацию.

Не устраивал министра и термин «коренная нация» – то ли лошадей напоминает, то ли зубы. И «первая нация». Выяснилось, что так в США политкорректно называют американских индейцев.

Поэтому министр придумала термин «государственная нация», как вариант – «государствообразующая». И это логично. Работают государственными чиновниками, говорят на государственном языке… Кто же их ещё называть?

Естественно, что государственную нацию интегрировать не требуется. Но необходимо выяснить ее национальную идентичность. То есть, всех национально идентифицировать.

Сначала показалось, что это просто. Государственная нация делилась на латышей и латгальцев. Латгальцы, в свою очередь, по антропологическому типу разделились на северных и южных, из последних выделялись юго-восточные. Но, кроме того, латгальцы распадались на латгальцев, которые считают себя латышами и тех, кто считает себя латгальцами, со своим языком и даже литературой. А еще нашлись православные латгальцы.

С латгальцами министр решила разобраться позже и перешла к латышам. Но выяснилось, что и тут все не так просто.

Помимо традиционного деления на курземниексов, видземниексов, земгалов и селов, латыши распадались на прибрежных и равнинных, а на холмах Видземе обнаружились горные. Равнинные, в свою очередь, распадались на лесных и полевых.

Отчетливое размежевание обнаружилось между сельскими и городскими, а также между сибирскими и ирландскими. Из тех, конечно, кто оттуда вернулся. И естественно, между богатыми и бедными.

Одни считали себя принадлежащими к европейским народам, другие говорили о своей отдельности и уникальности. А еще были те, кто сотрудничал с русскими оккупантами и даже состоял в коммунистической партии.

Запутавшись в многообразии латышей, министр перешла к классификации русских. Они вообще оказались подвидом отряда русскоязычных.

Собственно русские делились на граждан и неграждан. При этом, граждане распадались на старых граждан и новых граждан. Старые граждане делились на собственно старых граждан и их потомков. Новые граждане – на интегрантов и туристов. Интегранты чувствовали общность с Латвийской Республикой, а туристы обзавелись латвийским паспортом, чтобы легче было путешествовать. Как это им обещала рекламная кампания Управления натурализации.

Но это еще не все. Оказалось, что русские граждане делятся на знающих и не знающих государственных язык. Знающие делились на тех, кто им пользуется и тех, кто над ним издевается. Не знающие делились на тех, кто просто не знает, и тех, кто от этого страдает.

Примерно то же самое оказалось и с русскими негражданами. Он делились на тех, кому нравится фиолетовый паспорт и тех, кто собирается натурализоваться. Когда-нибудь, в будущем.

Для облегчения громоздкой схемы решено было тех русских, которые не знают гос. языка, не натурализуются и смотрят российское телевидение, вообще вынести за скобки и считать иммигрантами. Даже если они тут родились. Лишив звания представителей национальных меньшинств. И надежд на приобщение к латышскости.

Но легче не стало. Потому что во всех группах – и латышей, и русскоязычных – выделились подгруппы потенциальных эмигрантов. То есть, собравшихся уезжать. Причем, у латышей в таком случае следовало пробуждать национальную идентичность, а русские, скорее всего, уже никакой интеграции не подлежали.

Министр решила положиться на народное мнение и отправила проект классификации в крупнейшую латышскую газету. Пусть её читатели разберутся и оценят.

«Оккупанты – вон из Латвии!» – привычно ответили читатели.