Впрочем, повод для гордости г–н Латковскис отыскал не в высоком ВВП, долгой продолжительности жизни или высокой рождаемости, которые должны были бы свидетельствовать о торжестве витальности титульной нации, а в событиях 15–летней давности. Ведь именно 13 января 1991 года в Старой Риге появились первые баррикады.
Г–н Латковскис предлагает рассматривать “то, что проделал латышский народ… единственно как героизм”. Значение баррикад Риги “сравнимо с баррикадами, построенными в свое время в революционном Париже”. “Именно рижские баррикады… обеспечили то, что начатая Горбачевым перестройка не закончилась так, как инициатор процесса понимал ее потенциальные последствия и конечный результат”.
Пафосно, ничего не скажешь… СССР времен Горбачева Латковскис называет “тюрьмой закрытого типа”. О таких авторах говорят: он пишет так, словно все мы уже умерли. И никто не сможет опровергнуть того факта, что в 1990–1991 годах в СССР странным образом существовал САМЫЙ СВОБОДНЫЙ строй за все время существования страны. Здесь было все — от все еще бесплатного жилья до “Плейбоя” в киосках и от оппозиционных партий до международных космических экспедиций.
При ином градусе общественной атмосферы инициаторы баррикад не выбрались бы даже за порог собственной квартиры — их бы повязали на лестничной клетке. Именно в остановке вдохновенного и непредсказуемого бардака, инициированного ставропольским комбайнером под гипнотическим воздействием витрин западных бутиков, и стали возможны баррикады.
“Я убежден, что режим, с некоторыми структурными изменениями (подобно Китаю), мог бы еще свою агонию оттянуть на неопределенное время”, — пишет далее гордый латышский публицист. Ну, предположим, всем бы такую “агонию”, как КНР. А вот Латвии остается вспоминать про свои высококачественные баррикады: “Они были построены очень основательно из тяжелой сельскохозяйственной техники и бетонных блоков… Даже для танков они были непреодолимы без использования артиллерии”.
Как говорят в случае не очень смешных анекдотов — смеяться можно? Но это еще не все торжество национального “прайда”. Вот как Латковскис оценивает роль будущего Главного Союзника: “Утверждения, что США решили нашу судьбу, напоминают мне ту точку зрения, что в 1919 году судьбу Латвии решили не те, кто, отдавая свои жизни, изгнал Бермонта, но английские военные суда, которые весьма бездейственно стояли на рейде в Даугаве”.
Что же вы, Бенс, так это к британцам неуважительно? Съездили бы в Усть–Двинск, там памятник есть ПОГИБШИМ союзным морякам. Крейсер Dragon и четыре эсминца, а также две французские канонерские лодки и два торпедных катера мощными огневыми ударами подавили сопротивление 1–го казачьего полка майора Кавелина, оборонявшего крепость Усть–Двинска, обеспечили десанты в Дзинтари и на цементном заводе. Историю ЛР вам надо подучить, коллега. А что касается 1991 года, то желательно прочитать записки Строуба Тэлботта — там отлично написано об отношениях Вашингтона и Москвы в балтийском разрезе.
“Наивысшая вершина единства и героизма латышского народа иногда унижается и даже подвергается глумлению, — пишет далее публицист. — Если это делает газета “Вести Сегодня”, то этому можно только высокомерно улыбнуться — завидуете вы, братцы, что латышский народ мог так сплотиться для общей борьбы".
И — ни словечком! — не упоминает о тех славянах, которые стояли на баррикадах вместе с латышами во имя туманно–привлекательной независимости, и о погибших милиционерах, которые поддержали оружием законную власть того времени и пролили за нее кровь. Как выясняется теперь, их подвиг не только не оценен, но по-просту забыт.