День рождения Королевы

Каспар Димитерс: “Мама — режиссер моей жизни”

Сын Вии Артмане, поэт и бард, художник, плотник и каменщик, воссоздатель разрушенных церквей Каспар Димитерс говорит, что сначала мама воспитывала и спасала его, а потом они поменялись ролями.

— Семья у нас была не совсем обычная, и отец, Артур Димитерс, и мама — артисты. Причем отец был старше мамы на 14 лет и первой его женой была художница Джемма Скулме. (Со сводным братом Юрисом, тоже художником, мы давно дружим.) У отца уже была слава, устоявшиеся богемные привычки, он мог по несколько дней не возвращаться домой. Гoдa двa нaзaд, когдa мaмa yжe пиcaлa книгy, oнa вдpyг пpизнaлacь мне, чтo несколько раз была готова уйти от мужа. Только не хотела лишать детей отца — это ее и удержало.

Когда мама была в театре или снималась (если не брала меня с собой в поездки по Латвии или России), я шатался по улице. Хулиганил серьезно. Понял, что я сын известной актрисы, и использовал этот козырь, когда выходил к своим старшим дружкам — чтобы меня приняли. Моя хулиганская практика, наверное, серьезно повлияла на здоровье матери. Она говорила потом, что если бы не красила волосы, то давно бы xoдилa седая.

Наконец, у меня набралось достаточно “эпизодов”, чтобы посадить меня или серьезно предупредить. И вот однажды к дому подъезжает милицейская машина, меня увозят, сажают в темную камеру, часов на десять. Потом приглашают в кабинет, где сидят люди в погонах. И мать рядом с ними. Ей серьезно заявляют: нужно отправлять в колонию, криминала на него уже хватает. Меня выгоняют в коридор, потом снова зовут. Мать в слезах, ей сообщают, что дают мне последний шанс, и меня отпускают.

Вернулись мы домой. И все это сработало так, что я сразу перекинулся с хулиганства на философию. Как-то с дружком свистнули с одного чердака полное собрание сочинений Канта. Я стал читать и понял только одно — что должен стать интеллигентом. Начал стихи писать, вести дневник. И только недавно мать мне сказала, что мой “привод” в милицию она инсценировала, это была последняя отчаянная попытка как-то на меня повлиять! Так что она оказалась хорошим педагогом и режиссером моей жизни.

Куда пойти мальчику из актерской семьи? Разумеется, я автоматически подался в студию молодых киноактеров. Но так получилось, что поэзия перетянула, начал сочинять песни. Попробовал показать на радио Раймонду Паулсу — и сразу три прошли в эфир. Так начался эстрадный период моей жизни. Появились мои баллады.

А с началом Атмоды я взялся за восстановление церкви Кримулдского прихода. Ко мне начали приходить парни после заключения, разные наркоманы и алкоголики. И мы создали коммуну “Школа креста” — Krusta skola. Я бpocил гитapy и cвoи пecни, нo пoтoм cнoвa нaчaл пиcaть. Мама всегда говорит: “Ты слишком остро пишешь. Почему ты не можешь помягче?!” А мне нравится открытая эмоция, хорошая субъективность, даже провокационность. Уход из Дайлес театра стал для мамы страшным шоком.

А тут еще у рижского дома нашлись хозяева, у нас начались проблемы с квартирой. Так что удары посыпались со всех сторон. Кино, сцена, обожание публики — это своего рода наркотик, и когда его у тебя сразу отнимают, начинаются “ломки”. Эти “ломки” очень сильно повлияли на здоровье мамы. Еле-еле удалось ее поднять, и слава Богу, со временем все как-то стабилизировалось.

Думаю, ей очень помогло и то, что пять лет назад она пришла в православие, крестилась под именем Елизаветы. (Я-то после всяких протестантских опытов обратился в православие 15 лет назад, и она видела, какие перемены в лучшую сторону со мной произошли.) Мама говорит, что после причастия получает облегчение. Ей это дало силы просто принять жизнь как она есть, простить людям. И благодаря вере она все-таки на ногах и закончила книгу, вернулась к надежде, к жизни.

Совсем недавно, в июле, на Фестивале патриотического фильма имени Евгения Матвеева в Кронштадте мама получила орден Петра Великого. И небольшую денежную премию. Россияне поддерживают ее.

А еще последнее время радуют дети и внуки. У моего десятилетнего сына за год вышло два сборника стихов. Мой старший сын — кинооператор, работает на студии, поступил в Академию культуры. Я записал русский альбом (это не переводы!) баллад “Родная кровь” — по названию знаменитого фильма моей матери и титульной песни. Готово и более десяти текстов для премьеры в Дайлес театре, музыку написал Улдис Мархилевич. Уже начинаются серьезные репетиции спектакля “Клондайк” по Теннесси Уильямсу, про бунт в тюрьме. Вот это моя тема — я и сам живу как бунтовщик.

Кристиана Димитере: “У мамы — закалка десантника”

Кристиана Димитере, дочь Вии Артмане, стала интересным художником, участвует в выставках, рисует мультфильмы, оформляет журнальные обложки. Внучка актрисы Берта занимается в училище прикладного искусства.

— Я бы сравнила свою маму Вию Артмане с редким ископаемым. Подобрав камень, ювелир отшлифовывает его до тех пор, пока через него не начинает проходить свет, а каждая грань — отражать его. Только тогда такой редкий камень называют драгоценностью… Моя мама всю жизнь была верна своему профессиональному призванию. Сначала играла романтических идеалисток, потом были роли трагические, комические, гротескные и т.д. Она неосознанно научила меня презирать небрежность и халтуру. А также тому, что результат должен быть легким и не вымученным (легкость эта как бы является подарком за приложенные усилия) и примерно на десять неудач выпадает одна удача (как бы хотелось, чтобы было наоборот!).

Огромные нагрузки на работе и дисциплина заставили ее приобрести закалку десантника. Это и Божье милосердие поддерживало ее все последние годы. Ее есть за что любить, но я могу позволить себе любить ее просто так — она моя мать. Много счастья в день рождения, мама! Михаил Груздов: “В ней есть загадочная русская душа”

Режиссер Михаил Груздов в 1995 году пригласил Вию Артмане на роль старой больной матери одного из героев в пьесе Людмилы Разумовской по роману Эмиля Золя “Тереза Ракен”, которую ставил в Дайлес театре. Премьера состоялась в феврале следующего года.

— Конечно, фильм “Родная кровь”, который я посмотрел еще мальчишкой, произвел на меня сильнейшее впечатление. Как Артмане играла, насколько была мягка, лирична, эмоциональна! В ней была эта “загадочная русская душа”. Она излучает энергию — и ощущение, что тебя обласкали. Это великий дар. У Станиславского даже был такой термин “лучеиспускание”. Вот вокруг Вии просто какой-то ореол, она лучеиспускала. Ее актерская гениальность, наверное, в необычайной способности интуитивно воспринять — и потом излучать. Это действительно Божий дар. Такое не забывается. И недавно на питерском фестивале “Балтийский дом” я был свидетелем, как ее любят и ценят в России. А лет девять назад я встретился с Артмане как театральный режиссер спектакля “Тереза Ракен”. У Вии уже начались проблемы со здоровьем, мы стали репетировать в декабре, потом был перерыв, и спектакль вышел только к весне. И был назван лучшим спектаклем, а Вия Артмане — лучшей актрисой сезона. И я счастлив, что мне довелось с нею работать, потому что такого масштаба актеров больше не встречал. Хотя в моих российских постановках играли и народные артисты, и очень талантливые. Артмане войдет в историю как КОРОЛЕВА. Она фантастически работоспособна! Когда входишь в конфликт с актером среднего дарования, практически невозможно из этого конфликта вырваться. Но великий талант сам по себе вывозит актера все-таки в сторону искусства. Причем, когда с Вией конфликтуешь, она становится еще более работоспособной, как бы доказывая, что направлена все-таки в сторону творчества, добра.

С Вией было очень интересно. Она всех реквизиторов подняла на уши: сама пойдет к ним, сама что-то отберет, сама нафантазирует… Чрезвычайно требовательна к себе. Во второй части спектакля ее героиня уже парализована, потеряла дар речи. Вия не боялась быть некрасивой. И, казалось бы, что там придумаешь: сидит в каталке, молчит, иногда что-то мычит. Нет, она с утра до ночи репетировала, выстраивала свою линию. И героически справлялась со своей болезнью. Если я видел, что ей нехорошо и предлагал перенести репетицию, она не соглашалась. Артмане очень демократична. Сколько дней рождения мы провели вместе, вечеров… Она может и выпить, и поговорить по душам. Как-то мы с ней рассорились и недели две “вне зала” не общались вообще, но на репетициях она убеждала: “Михаил Владимирович, подождите, все будет!” Когда у нее в семье произошло несчастье, Вия пришла в театр в слезах, но, несмотря на уговоры, осталась — и вдруг все преобразилось, роль пошла. Играла она грандиозно, потому что в глазах было все! Понимаете, в кино возможно стать великой — это можно СДЕЛАТЬ. В театре обмануть нельзя. И когда актеру за 50-55, прорвать потолок, захотеть еще чему-то научиться, практически невозможно. Она это сумела.

В минувшем сезоне, для нaшeгo cпeктaкля к юбилeю Ояра Вациетиса, я попросил Артмане прочесть одно его стихотворение. Вия замечательно это сделала! Приехала, мы записали текст, он шел в спектакле как фонограмма, но она все равно была живая. Ингуна Цепите: “Книга полна сенсаций” Скоро в издательстве Pєtergailis выйдут воспоминания Вии Артмане Ziemciels. Mirkџi no manas dzives*. “Телеграф” попросил рассказать о работе над книгой директора издательства Ингуну Цепите. — Мы выпускаем серию книг Latvijas laika zimes о блестящих профессионалах и личностях, связанных с Латвией. Как актриса Вия Артмане, конечно же, стала знаком своего времени. Мы работаем над ее мемуарами уже года два (писала их Вия еще дольше). Дело в том, что моя мать, знаменитый хоровой дирижер Аусма Деркевица, много выступала с Артмане. Как-то они созвонились, и мама с моей коллегой Анитой Рожкалне просто поехали навестить Вию в Мурьяни. Сидели, говорили о жизни, о книге, которую пишет актриса. И подумали: а почему бы не взяться за нее именно нашему издательству? Конечно, Артмане считает, что ее поколение немножко подзабыто и недооценено. Если не работать до старости лет, кажется, что ты потерян для общества, а общество потеряно для тебя. Наступают серые будни. Ну, у Вии они не совсем серые — Артмане умеет расцвечивать их общением с детьми, заботами по дому, саду, своей работой.

Вия все время повторяла, что она не писатель, от нее не дождешься академического стиля и соблюдения всех правил. И даже не хотела, чтобы мы особенно шлифовали ее работу. В конце концов нашли золотую середину и пришли, мне кажется, к очень хорошему результату. Но это, конечно, оценит читатель. Издание дополнено огромным количеством фотографий, иллюстраций, что делает его еще более ценным.

Книга начинается с послевоенного времени, когда артмановское поколение актеров вошло в театр, а многие “старики” уехали. Артмане очень интересно пишет о своей студии, о детстве. Книга полна сенсаций. Актриса не боится сказать правду в глаза, не щадит ни себя, ни других. Тут и личная жизнь, семья. И моменты, когда люди переходят границу между профессией и личными отношениями. Пока я не хочу ничего открывать, пусть останется к презентации мемуаров. Издательство включило в приложение и списки ролей актрисы, перечень главных дат ее жизни и творчества. Артмане думает о том, что ее воспоминания могли бы выйти и на русском языке.

Разумеется, актриса писала книгу не столько и не только ради будущего гонорара. Это было для нее внутренней необходимостью высказаться. Сказать все, как она хочет, как она это видела. Чтобы мы посмотрели на людей и события ее глазами. Приблизить нас не только к себе, но к целому периоду жизни театра и вообще культурной жизни целой страны. Янис Стрейч: “Ею будут восхищаться, даже если она прочтет телефонную книгу” Янис Стрейч прославился на всю советскую страну после выхода его культового телефильма “Театр” с Вией Артмане в роли Джулии Ламберт. Сейчас Стрейч ставит совместный юбилейный вечер Вии Артмане и Эдуарда Павулса “Ромео и Джульетта 50 лет спустя” в Дайлес театре, намеченный на 15 сентября. — Вы, наверное, лучше других знаете, в чем феномен Артмане?

— У нее такая популярность, особенно в России, что Вия смело могла бы предпринять такую аферу: собрать на стадионе тысячи людей и читать вслух телефонную книгу. И слушали бы, и восхищались. После “Театра” мы оба получали горы писем. В основном это было восхищение талантом и красотой Вии Артмане. Правда, было и одно возмущенное пиcьмo: пoчeмy, мол, и вечером, и утром показывают такую мерзавку, у которой и прекрасный муж, и все есть, а она еще кого-то завела, неблагодарная. А одна семья из Одессы прислала благодарность за то, что мы подняли проблему “неравного брака”: как это полезно, как прекрасно, когда мужчина моложе женщины.

Вия стала олицетворением Европы для российского зрителя. Простые люди ведь Латвию считали заграницей и образцом “хорошей жизни”. А тут вроде бы чисто заграничная актриса — и НАША! Причем и талантлива, и красива, и мила, и в хорошей форме. И так играет русскую женщину, так понимает нас!

— А чем отличалось отношение к Артмане в Латвии?

— Тут большое уважение, но и некоторая дистанция. В Латвии ты как режиссер можешь увидеть по глазам зрителей, почувствовать подсознательно — задело или не задело. А в России — поднять на руки и нести, обнять, расцеловать, расплакаться. Дотронуться до Вии, как до какой-то святой… Это когда в 1984 году мы с нею приехали с фильмом “Чужие страсти” в Киев, на Всесоюзный кинофестиваль. Вия перед этим вывихнула ногу и волновалась, как бы не захромать на сцене. Когда мы шли по проходу на сцену, начались овации, люди с глазами, полными слез, тянулись к Вие — и она просто летала по сцене.

— А как произошло ваше знакомство с Артмане?

— Это был курьез. В начале 60-х я, парень из Латгалии, окончив театральный факультет Латвийской консерватории, проходил практику. Для нас знаменитые актеры были людьми из другого мира, а Артмане уже была известна. И вот иду я однажды поздно по улице и вдруг вижу, что какая-то женщина в витрине что-то разглядывает. Жутко похожа на Вию Артмане. Решив пошутить, окликаю нежно: “Вия!” Обернулась: “Да?” Это была именно она. А в начале 70-х, после выхода моей телекартины “Илга-иволга”, наша гримерша рассказала мне, что встретила на улице Артмане. Вия шла такая радостная и сказала ей: "Слушай, я только что посмотрела фильм Стрейча “Илга-иволга”. Я так счастлива!" Вот это было творческое признание, и потом я уже не побоялся пригласить ее в свой телефильм “Мастер”. Ну а в “Театре” у нее получилась роль века, как писали тогда! Да и картину многие признали лучшим моим фильмом. Но интересно, что “Театр” не участвовал ни в одном фестивале, не получил ни одной награды. А когда к очередному юбилею Артмане о ней писал журнал Советский экран, Джулия Ламберт не была названа среди ее ролей. И все потому, что это была телевизионная картина, а руководители Госкино и телевидения конфликтовали.

— Что бы вы особенно выделили в даровании и личности Артмане?

— Она умеет держать дистанцию, чтобы избежать неловкости, чтобы не показать свои слабости, скрыть свою боль. Эта дистанция не отталкивает — она притягивает и привязывает. Как Земля от Солнца никуда не уходит, но дистанция спасает ее. Тут какой-то человеческий закон душевной гравитации, которым Вия владеет. В ней очень гармонично сочетаются “три слона”, на которых держится человеческая личность: чувство, ум и воля.

— Трудно с ней работать?

— Детали с годами забываются, ведь интересует результат. Если он плохой, начинаешь вспоминать, что было не так. А когда результат удовлетворяет, только благодаришь жизнь и Бога за то, что они свели нас вместе. Талант — это загадка. Если Вия понимает, что от нее нужно, то сделает и один дубль, и второй, и третий — и все они будут одинаковые. У нее же все записывается, как в дигитальной системе. Это высшая актерская техника! По-моему, в Латвии она единственная такая актриса. Ее актерскую лабораторию надо было изучать, дать ей руководить каким-то курсом. Мне кажется, у нее не было плохих, неудачных ролей.