Если верить ленинскому тезису, что „государство — это мы", то наша жизнеспособность близка к нулю. Нет в стране заводов и фабрик, а значит, нет и рабочего класса — пролетариата в классическом понимании этого слова. Не случайно ряды профсоюзов в Латвии за годы независимости сократились почти в 5 раз: если в начале 90–х в них состояли более 70 процентов всех работающих, то сейчас едва наберется 15. Латвия пришла к парадоксальной ситуации: наиболее сплоченными у нас являются профсоюзы служащих госпредприятий и самоуправлений, хотя эти люди и так защищены намного лучше, чем работники частной сферы. Вдобавок трудящиеся разрозненны по национальному и социальному признаку. Собрать их в более–менее эффективную силу невозможно, а давить „ежиков" по одиночке очень легко.
Может быть, современной Латвии мог бы пригодиться опыт Первой республики, когда под крылом социал–демократов возникло массовое профсоюзное движение, использующее забастовки и стачки? Этот вопрос „Вести Сегодня" адресовали латвийскому историку Эрику Жагарсу.
Тяжелые роды
— История латвийских профсоюзов насчитывает более 100 лет, — говорит Эрик Адольфович. — Первые профсоюзы возникли с подачи латышских социал–демократов после царского манифеста от 17 октября 1905 года. Тут же начинается реакция, всех разгоняют, кого–то арестовывают, кто–то бежит. Только в марте 1906–го, когда правительство издает закон о легализации профсоюзов, начинается их возрождение, правда, под надзором полиции. В первые годы в них состояли только 1,5% работающих. Оживление началось лишь спустя 5 лет, тогда прошли и первые забастовки. А к 1915 году, по мере приближения фронта, рижская промышленность вместе с рабочими эвакуируется, профсоюзы рухнули. В Латвии наступил период — кстати, единственный за всю историю, — когда два года профсоюзов не было вообще.
Они существовали даже во время гитлеровской оккупации, хотя и работали на Германию. А тут двухлетняя пауза! В 1919 году, после установления советской власти, в Латвии снова возникают профсоюзы. Однако созданные изначально для борьбы с капиталистами, они теперь не у дел — собственность отменена, промышленность общая. Профсоюзы, в которых состояли уже 70% трудящихся, были подчинены наркомату труда и стали госорганизацией. То есть чисто карманной структурой. Так ведь и Улманис позже сделал то же самое…
Размножение делением
— После подавления советской власти и до переворота Улманиса в Латвии насчитывалось 60 профсоюзов. Они находились под крылом социал–демократической партии. 5 июля 1920 года прошла первая массовая стачка — железная дорога по всей стране встала. Но на первом же съезде профсоюзов в мае 1921–го из 174 делегатов собрание покинули 86 левых, прокоммунистически настроенных. И в стране возникли два центра — Центральное бюро латвийских профсоюзов (социал–демократы) и Рижское бюро (левые). Между ними начались склоки, но простые рабочие слабо ориентировались в теоретических спорах.
Левых профсоюзов было намного меньше — их преследовали, ведь они были как бы прикрытием нелегальной компартии. Но что интересно: социал–демократы и их профсоюзы на своих собраниях пели не „Dievs, sveti Latviju", а только Интернационал. И все 14 лет, вплоть до воцарения Улманиса, они отмечали 1 Мая и на демонстрациях шли не под красно–бело–красными флагами, а под красными. Молодежная военизированная организация соцдемов была главным врагом айзсаргов, между ними были нередки уличные драки. А коммунисты видели айзсаргов, только когда те их приходили арестовывать.
В 1926 году по науськиванию других партий произошел еще один раскол: из Центрального бюро профсоюзов вышли объединения госслужащих и работников самоуправлений, создали свой центр. А со временем у железнодорожников возникли 4 профсоюза. И таких примеров сколько угодно.
Ни эллина, ни иудея
— Тем не менее даже в условиях углубляющейся разрозненности в 1923 году профсоюзам удалось провести массовую забастовку 3000 портовых рабочих, — продолжает Эрик Жагарс. — Рижский порт стоял почти месяц. А всего в Латвии с 1921 по 1933 год прошла 1661 стачка! Были и две крупные политические акции. В августе 1928–го левые под руководством коммунистов протестовали против закрытия 19 левых профсоюзов и суда над ними. Участвовали 23,5 тысячи человек. И хотя акция не приняла всеобщего характера, в Риге и Даугавпилсе были уличные столкновения, опрокинуты несколько трамваев, прекратила работу Вентспилсская электростанция. Вторая крупная политическая забастовка, охватившая 80 процентов трудящихся, была организована соцдемами 18 октября 1929 года и направлена против наступления на рабочие больничные кассы. Причем левые поддержали соцдемов. Все же прочие стачки носили экономический характер.
— И чего добились?
— Повсеместного введения 8–часового рабочего дня, небольших уступок в улучшении условий труда и так, по мелочи — кое–где мастера плохого прогнали. В основном акции оканчивались безрезультатно, потому что единым фронтом выступать не получалось — мешали склоки. Всеобщей забастовки — как в современных Греции и Франции — провести не удалось. Для Латвии вообще характерна раздробленность. Много партий, много обществ. Такой уж менталитет: люди не только замкнутые, но еще и упрямые, уверенные в своей правоте. Вот и сейчас у нас 60 партий, в некоторых по 10–20 человек, за них никто не голосует, кроме родных и знакомых. Зато сами с усами! И у профсоюзов так было: не собраться в кулак, а растащить идею по маленьким квартиркам.
Но самое интересное, что расколов по национальному признаку тогда не было. Это после 13 января 2009–го на полном серьезе шли выяснения, на каком языке говорили камнеметатели в Старой Риге! При том что издавна в Латвии довольно изолированно жили большие этнические общины — латыши, русские, евреи и немцы, которые имели свои национальные школы, газеты, приходы и партии, — в профсоюзном движении 20–30–х гг. — как социал–демократическом, так и левом — были представлены все этносы. Позже только немцы откололись со своими профсоюзами, но исключение лишь подчеркивает правило. А вот социальное расслоение проявлялось ярко. Например, когда бастовали портовые рабочие, студентов правых корпораций отрядили выполнять их работу. И буржуйские сынки как завзятые штрейкбрехеры шли загружать корабли за идею — чтобы проучить этих красных.
Под колпаком у правящих
— Эрик Адольфович, а есть ли что–то общее в профсоюзах буржуазной и советской Латвии?
— Только массовость и полный контроль. Придя к власти, Улманис разогнал все социал–демократические профсоюзы. Айзсарги захватили Народный дом (дом профсоюзов на Бруниниеку), построенный на средства соцдемов и взносы рабочих, и устроили там свой штаб. Его поддерживало зажиточное крестьянство, а в городах — только чиновники. А в оппозиции были три силы, с которыми приходилось считаться, — рабочие, интеллигенция и городская буржуазия. Как привлечь к себе рабочий класс? Профсоюзы были отданы под начало Министерства внутренних дел. Правление профсоюзов назначалось самим министром! К маю 1936 профсоюзы были объединены и пристегнуты к Камере труда. 100 членов этой камеры и 50 кандидатов подбирались и назначались под прямым надзором полиции. Камера труда финансировалась из госбюджета, была послушной. Да, в рамках одной фабрики люди состояли в 5–6 профсоюзах, но для координации был создан специальный институт уполномоченных — Sadarbnieku instituts. Эти “садарбниеки” на фабриках, минуя профсоюзы, докладывали напрямую Камере труда о настроениях рабочих: о чем говорят, чем недовольны и т. д. Попробуйте организовать стачку!
Профсоюзы при Улманисе должны были демонстрировать единство нации и верность вождю. И никаких социальных конфликтов! А тему прав никто не поднимал. При Улманисе в профсоюзах состояли 85 тысяч человек — 90% рабочих. Власть устраивала массовые Праздники труда в Этнографическом музее, людей возили на грузовиках бесплатно. Так вождь добивался расположения рабочего люда. Но мало кто помнит: при Улманисе не было ни пособий по безработице, ни пенсий. Они были только у офицеров, чиновников, учителей и железнодорожников. У остальных — или жизнь за счет семьи, или богадельня. Пенсии по старости ввели только в советское время.
В 1945–1946 годах через профсоюзы 120,5 тысячи человек получили земельные участки под огороды! После войны это было большим подспорьем. Профсоюзы выделяли путевки в санатории, детские лагеря, распределяли квартиры, машины, турпоездки, премии. Последнего пьяницу нельзя было уволить без визы профкома: его брали на поруки, нянчились. 1,5–миллионная армия людей состояла в профсоюзах в советское время, но этот факт странным образом выпал из поля зрения историков, которые недавно выпустили книгу о советской Латвии. В ней упоминаются компартия, КГБ, ДОСААФ, а о профсоюзах ни слова. Упущение или умолчание? Когда люди все чаще вспоминают блага прежнего социального строя, а не ужасы “оккупационного режима", возможно всякое.
Кто там шагает правой?
— Петерис Кригерс сетует на то, что сегодня у профсоюзного движения больше зрителей, чем участников. А откуда возьмутся участники, если работодатели открыто заявляют сотрудникам: “Услышу слово “профсоюз" — уволю в 24 часа". И если доверия профсоюзному движению в целом нет.
— А почему нет доверия? Лидеры роняют авторитет соглашательством с властью и мало–помалу сдают свои позиции, едва сев за один стол с сильными мира сего. Движением пенсионеров руководил профессор ЛУ Пориетис: он не желал ссориться с властью. Правда, был и Опманис, который не побоялся возглавить многотысячную колонну учителей–демонстрантов. Но основная часть профсоюзных лидеров охотно идет на компромисс. А потом они жалуются: нам выкручивали руки. Но скорее всего что–то обещали и что–то по мелочи дали. Кто избирает лидеров — Харбацевичу, Кригерса, — если нет ни профсоюзных съездов, ни конференций? Нет четких членских взносов, внятной стратегии. На какие деньги они живут, от кого получают зарплату? Отсюда и недоверие народа.
Исконно профсоюзы были под крылом социал–демократов. Но латвийская социал–демократическая партия слаба по двум причинам. Во–первых, все руководство, в том числе Юрис Боярс, взяло за основу националистические установки, хотя соцдемы всегда были интернационалистами. Однако тут соцдемы не могут конкурировать с “тевземцами". Второе, что их загубило, — внутренние склоки. Боярс очень умный человек, но авторитарен, ни с кем ужиться не может. Он никогда не мог создать вокруг себя команду разношерстных людей и как–то их примирить. Ну и, конечно, правые силы пытались использовать профсоюзы, дали Балдзенсу ежемесячную стипендию 1000 латов. Когда Боярс узнал, вышел скандал, началась свара. Нет, левое и профсоюзное движение в Латвии нельзя строить на национализме…
Автор: Элина Чуянова