Такие разные Поприщины

Спектакль Театра Вахтангова "Записки сумасшедшего", показанный в Валке, необычно представляет гоголевского героя

Валкский театральный фестиваль “Талвилс” за все 5 лет своего существования так и остался исключительно локальным явлением. А ведь при разнообразии замечательных постановок, которые на него привозят каждые два года, он вполне мог бы собирать не только видземцев. Гвоздем программы этого года стал моноспектакль Московского академического театра им. Вахтангова “Записки сумасшедшего”.



Альтернативное прочтение
В Театре Вахтангова “Записки” играют на Малой сцене. В Валке подходящего зала не оказалось, поэтому представление давали на Большой сцене актового зала ДК. В итоге те пара сотен человек, что пришли на спектакль, буквально сидели друг на друге, изнемогая от духоты.
Текст “Записок сумасшедшего” традиционно воспринимается как “рецепт освобождения” — дневник мелкого чиновника, который безуспешно пытается устроиться в жизни и в итоге сходит с ума, только так избавляясь от обусловленности своего положения. В спектакле вахтанговцев Дмитрия Креминского и Юрия Краскова (он и актер, и второй режиссер) Поприщин с ума не сходит. Судя по их трактовке, смысл, заложенный в “Записках”, гораздо глубже утверждения “Хочешь быть свободен — будь идиотом”. Авторы спектакля дают свое прочтение Гоголя, альтернативное общепринятому, одновременно уточняя текст и разбавляя его отсылками к другим гоголевским произведениям — в основном, к “Маленьким отрывкам”, в которых писатель рассказывает о метафорической родине своей души, “месте”, где она обитала, когда Николай Васильевич еще не появился на свет, благодарит дождик, который кропит людей, за адские струи, что они оставляют по себе в воздухе, за бороды, полные насекомых, и “жирное мясо”, обернутое в капоты и чепчики. У вахтанговцев “Записки сумасшедшего” больше не ограничиваются сюрреалистическим бредом, переполняющим последние дневниковые записи героя, в них появились и кафкианское страдание, и сартровский ужас перед абсурдом.


Во тьме абсурда
Первые дневниковые записи гоголевского героя — сентенции ничтожества, получающего несравненное удовольствие от осознания того, что коллеги завидуют ему, затачивающему чернильные перья своего директора, “прочитываются” в спектакле как монолог совсем другого Поприщина, которого смешит, а иногда удивляет то, что в книжном герое вызывает чувство злорадства и зависти. Действие спектакля происходит в обычной каморке с единственным выходом — крохотным зарешеченным оконцем, вырезанным в фанерной стене. Герой, одетый во все белое, то и дело бросается на эту стенку, пытается вырваться, но не может. Он заключенный. А может, это и не Поприщин вовсе, а его бессмертная душа? Далее гоголевский текст умело превращается в бессвязные сцены в духе театра абсурда — тут выставляются бессмысленными любые попытки задержаться в этом мире, искать в нем цели. Периодически между “приступами” бессмыслицы герой как бы приходит в себя — хватается за голову, плачет, мучительно пытается проснуться и наконец просыпается. Возвращаясь к оригинальному тексту “Записок”, он кричит: “Почему же я титулярный советник? Кто сказал?” Но в отличие от гоголевского героя, у персонажа вахтанговцев не чувствуется разочарования в своем низком социальном положении. В спектакле этот вопрос падает будто с неба, а вслед за ним герой разражается долгим лирическим отступлением, начинающимся той самой историей о родине души Гоголя и заканчивающимся просьбой, обращенной к Богу: “Забери меня обратно”.
С этого момента Поприщин уже не пытается “сорвать” фанерную стенку, ее просто нет в декорациях, а сцена погружается во тьму. Самая трогательная сцена спектакля — финальная. “Зачем, зачем вы льете мне воду на голову?” — удивляется герой, которого, как выясняется, по ошибке приняли за сумасшедшего Поприщина и запихнули в дурдом.
"Почему мы так прочитали “Записки”? — задумывается Красков. — Всем известно, что писатели так или иначе автобиографичны. Вот мы с Димой и решили, что будем играть не Поприщина, а Гоголя, того самого, который вместо того, чтобы почивать на литературных лаврах, занимался страшнейшим самокопанием и однажды, будучи в полном сознании, просто сказал себе: “Хватит, Коля, хватит” — перестал есть и умер".

27.07.2005 , 10:52

Телеграф


Написать комментарий