По ту сторону добра и зла

Прислушиваться к своей душе, испытывать муки совести и любить ближнего учат уроки Андрея Ефремова


На глазах изумленной публики родилась новая традиция – публичных мастер-классов, организованных ЛАПРЯЛ (Латвийской ассоциацией преподавателей русского языка и литературы). Первый открытый урок собрал на удивление много зрителей – учителей, школьников, родителей.

Затаив дыхание «Час» наблюдал массовое погружение в глубину философии Достоевского. Тварь я дрожащая или право имею? Есть ли кровь по совести? Всегда ли прогресс – благо? Оправданно ли преступление во имя идеи? Может ли быть наказание очищением? Вопросы, поставленные писателем в XIX веке, актуальны и по сей день. Возможно, потому многие так стремились высказаться.

…Итак, фантастический, неординарный человек с неоконченным юридическим образованием Родион Раскольников запирается у себя в каморке, больше похожей на шкаф или гроб, и начинает размышлять о том, «тварь ли я дрожащая или право имею?». Почему дрожащая тварь? И право на что? Сочетание «тварь дрожащая» – из Корана. Она, эта тварь, должна повиноваться. А «право иметь» могут лишь особые, исключительные люди.

XIX век начался с идей социалистов-утопистов: программы радикального переустройства общества Роберта Оуэна, теории рационализма с «новым христианством» Сен-Симона. Потом был манифест эгоцентризма Макса Штирнера, чуть позже – манифест компартии Маркса и Энгельса и наконец – «Происхождение видов» Чарльза Дарвина.

Согласно модным в то время философским теориям, люди делятся на две категории: на низшую, или материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и высшую – фантастических, особенных людей, исторических личностей. Первые должны быть послушны, вторые имеют право на все, в том числе и на преступление.

- Что же такое преступление? – обратился Андрей Георгиевич к залу.

Верный вариант нашелся сразу: от слова «переступить». Через что? Через нравственный закон. Уголовный закон – земной, он претерпевает постоянные изменения. И только нравственный закон остается незыблемым, а значит – он высший.

Верит ли Раскольников в Бога? Не верит. Однако же, отправляясь «устранять» старушку- процентщицу, говорит: «Господи, помоги мне!» И потом еще не раз обращается к Богу.

- Русская традиция, – раздается из зала мнение.

- Наверное, в этом что-то есть, – с легкой горечью соглашается учитель. – Как говорил сам Достоевский, русский человек одновременно созерцает бездну добра и бездну зла, отсюда и специфика его характера. Он не срединный человек, а экстремальный – человек двух крайностей. Собираясь на преступление, просить о помощи Господа, – на такое способен только фантастический человек.

Были и есть, убежден Андрей Ефремов, талантливые люди, которые искренне хотят и могут изменить общество к лучшему, но всегда были и есть люди, которые искренне верят, что только их мнение, их правда – абсолютны и истинны. Отсюда – нарушение нравственных законов. Я – прогрессивная личность, я – меньшинство? Или тупое, никчемное большинство? Вот в чем вопрос романа.

- Раскольникову никак не хочется быть в этом большинстве, – говорит Андрей Георгиевич. – Ему хочется иметь право. Но как проверить, как убедиться в том, что я, Раскольников, не тварь дрожащая? Конечно, сомнения есть, убить или не убить. Но так все гладко складывается… Все обстоятельства работают в пользу «убить». Зашел в трактир, а там студент и офицер как раз беседуют о старушонке. До Раскольникова долетают слова студента: мол, вредная старуха, хорошо бы кто-нибудь ее убил, потому что на самом деле деньги, которые она скопила, пойдут же в монастырь. С их точки зрения, деньги, вложенные в монастырь, – потерянные для общества. Потом заглядывает в каморку – а там никого, берет топор, прячет за пазуху, вышел – никого нет, поднимается по лестнице – никого нет, никем не замеченный идет к старухе… Надо же, все подтверждает мое право, мою правду…

…Каторжники Раскольникова не принимали. Они бросали ему в лицо: «Ты в Бога не веруешь!» Всякий атеизм берет начало в нигилизме, а конец может быть очень разным – большевизм, фашизм, даже некоторые причудливые формы демократии…

- Зачем нам, читателям, которые никогда в руки и топор-то не возьмут, все это проходить? Зачем этот Достоевский заставляет нас страдать вместе с Раскольниковым? – спрашивает учитель «учеников».

- Он исследует природу преступлений!

- Чтобы подвести к мысли, что за каждым преступлением неизбежно следует наказание!

- Чтобы дать понять, что над душами людей часто господствуют отвлеченные теории, и это страшно. Беда в том, что разум и сегодня доминирует над чувствами.

- Достоевский считал, что всякий человек способен совершить преступление, – подвел итог Андрей Георгиевич. – И всякая теория опасна, если она не проходит через сердце человека. Преступление начинается тогда, когда мысль о нем лишь возникает. Получается, что преступление – болезнь, а наказание – выздоровление. И когда Раскольников на свободе – он не свободен, а на каторге он получает свободу.

…Признаться, такие выводы отчего-то не приходили в голову ни учителям, ни ученикам конца прошлого века. А ведь тоже учили Достоевского, «Преступление и наказание» читали.

- Кто-то из вас заметил, что фантастические люди – это те, кто нарушает привычный порядок вещей, – сказала заместитель директора Пушкинского лицея Алина Борисовна Владимирская. – Кто-то здесь назвал фантастическим человеком Андрея Георгиевича. Открою вам секрет: он ведь не просто преподаватель литературы, он – философ. Он еще и художник: видели бы вы, как он рисует! Кроме того, это высочайшей нравственности человек.

«Часу» тоже хочется выразить огромную признательность Учителю за высокое мастерство и талант, который, конечно же, от Бога. Ученикам его повезло невероятно…