Рижский учитель Петр Васильевич Шапорин бережно хранит воспоминания об истории своей удивительной семьи
Все смешались в доме Шапориных: художники, композиторы, артисты, писатели и поэты. Родным дедом замдиректора Пурвциемской средней школы Петра Шапорина был известный композитор Юрий Александрович Шапорин, автор оперы «Декабристы». Бабушка, Любовь Васильевна Шапорина-Яковлева, окончила Смольный институт, знала семь языков, числилась среди крупнейших в Союзе переводчиков с итальянского, а вдобавок писала картины, которые выставлены в Русском музее.
Мама Петра Васильевича, Наталья Алексеевна Шапорина, была талантливым художником по костюмам и кинопереводчицей, работала на «Ленфильме» и в ленинградских театрах и двадцать лет отдала Рижской киностудии. В канун 90-летнего юбилея художницы и приуроченной к нему памятной выставки «Час» встретился с Петром Шапориным, чтобы послушать его увлекательные рассказы, щедро сдобренные именами, с детства знакомыми каждому из нас. Итак.
Дед
<TABLE WIDTH=220 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="LEFT">
- Мой дедушка по отцовской линии, Юрий Александрович Шапорин, был известным советским композитором, – говорит Петр Васильевич. – Он получил два высших образования, в 1912 году окончил юридический факультет Петербургского университета, а спустя шесть лет – Петроградскую консерваторию по классу композиции. В те времена в интеллигентных русских семьях такое встречалось довольно часто.
Дед был дирижером Большого драматического театра, позже – Ленинградского академического театра драмы, писал музыку к спектаклям, симфонии. Им созданы патриотическая симфония-кантата «На поле Куликовом» на стихи Александра Блока, оратория «Сказание о битве за Русскую землю», прославляющая героический подвиг советского народа в Великой Отечественной войне. Над оперой «Декабристы» дед начал работать еще в 20-е годы вместе с Алексеем Толстым, а после смерти писателя оперное либретто закончил Всеволод Рождественский.
Наш дед был первым секретарем Союза композиторов и любимцем Сталина. Красавец мужчина под два метра ростом, он мог хорошо выпить и никогда ни перед кем не прогибался – вождь всех народов таких уважал. Потому нашу семью в годы репрессий не тронули, хотя вокруг было очень неспокойно.
<TABLE WIDTH=220 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="RIGHT">
Самым близким другом деда был Алексей Толстой. Эта дружба по наследству перешла и к моим родителям, которые тесно общались с сыном писателя Никитой Алексеевичем и его женой Наташей, и к нам – уже внукам. Каждое лето мы отдыхали в Детском Селе – элитном поселке под Ленинградом: шапоринская дача была рядом с толстовской. Мы с сестрой с утра до вечера колбасились вместе с внуками Толстого – Катей, Мишей, Ваней и Таней. До сих пор с Туськой перезваниваемся, случается, и в гости наезжаем…
Дед с бабушкой довольно скоро расстались. В личной жизни композитор оказался большим повесой и двоеженцем. Не получив официального развода с бабушкой, он ухитрился жениться на другой женщине. Моему отцу в ту пору было 12 лет, и бабушка отправилась с ним во Францию.
Бабушка
- Там, в Париже, она занималась в художественной студии у Анри Матисса, а мой папа посещал школу при католическом монастыре, – продолжает Петр Васильевич. – Потом они вернулись в Питер. Бабушка, Любовь Васильевна Шапорина-Яковлева, личностью была уникальной, с волевым, но очень добрым характером. Окончила Смольный институт, в совершенстве владела семью языками – итальянским, французским, испанским, португальским, немецким, английским и арабским. Писала картины, много переводила, бывала на всех премьерах, создала Театр марионеток, занималась благотворительностью и принимала у себя цвет питерского общества. А потом взяла на себя и наше с сестрой воспитание.
Не всегда отношения свекрови и невестки складывались гладко, особенно «искрило», когда из семьи ушел мой отец. Но несмотря на это, мы с мамой остались жить в большой бабушкиной квартире на улице Петра Лаврова. Когда в доме намечался разговор на повышенных тонах, мама с бабушкой переходили на французский – чтобы мы, дети, ничего не поняли.
Зато в доме у бабушки всегда «клубились» интересные люди. Часто приходила Анна Ахматова. Они дружили еще до войны, вместе посещали модные поэтические салоны. Я запомнил ее грузной, с орлиным профилем – к тому времени она уже вернулась из лагерей. Бабушка ее рисовала, а я сидел и смотрел. Иногда, оторвавшись от рисунка, бабуля говорила: «Знаете, Анна Андреевна, а наш Петруша стишками балуется». Обе просили меня что-нибудь прочесть, и я, маленький, вытягивался в струнку и начинал декламировать. За это Ахматова меня хвалила и гладила по головке…
Бывали у нас Лев Гумилев, Борис Пастернак, Евгения Гинзбург, Сергей Прокофьев, Дмитрий Шостакович, Иегуди Менухин. До 1954 года разговаривали вполголоса: такое уж было время, а вдобавок бабушка родилась в один день и в один год со Сталиным. Помню, она рассказывала, как однажды выразился Шостакович: «Дунаевскому дали орден, а мне – по морде». Досталось ему за оперу «Леди Макбет Мценского уезда», которую партийные идеологи не поняли, назвав сумбуром.
<TABLE WIDTH=220 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="LEFT">
Во время блокады бабушка ни разу не спускалась в бомбоубежище, и Господь как-то ее хранил. Она скостила себе 9 лет, чтобы ее взяли сестрой милосердия, мужественно лазила по крышам, гасила фугасы. А еще вела блокадные дневники, которые обещала завещать мне…
Но с этими дневниками вышла странная история. Однажды, уже после смерти бабушки, к маме (а мы тогда уже жили в Риге) обратилась какая-то московская журналистка, которая якобы готовила о бабушке статью, с просьбой дать на время ее дневники. Откуда она узнала о них, неизвестно. Мама сглупила и отдала под честное слово. Больше мы их не видели. А совсем недавно мы с женой решили поискать в интернете информацию о бабушке и неожиданно наткнулись на… блокадные дневники, опубликованные в журнале «Гардиан». Похоже, та бесстыжая бабенка недурно заработала, ведь в дневниках содержался бесценный материал об именитых бабушкиных гостях, которые спасались от арестов и бомбежек у нас в доме.
Мама
- Моя мать, Наталья Алексеевна, училась в Петербургской академии художеств, ее же окончили мамин отец и дед, – переходит Петр Шапорин к третьей увлекательной странице своей биографии. – Мой прадед по маминой линии из дворянского рода помещиков Князевых, учился живописи в Париже, а дед, кроме Художественной академии, окончил еще и биологический факультет: был агрономом по субтропическому растениеводству. Его миниатюры висят у нас в гостиной, специалисты говорят, что им нет цены…
Мама была художником по костюмам на «Ленфильме», в ленинградском Кировском театре, в Пушкинском, в Театре комедии. Во время войны рисовала обличительные плакаты в «Окнах ТАСС», там работали знаменитые Кукрыниксы. На «Ленфильме» ее привлекали и к переводам картин: удивительно, но в таком солидном заведении никто толком не знал языков. А моя мама знала четыре – французский, английский, немецкий и испанский. Понимала и итальянский.
У нее были интересные встречи: со знаменитым итальянским неореалистом Джузеппе де Сантисом, с которым она потом всю жизнь переписывалась, с мегазвездой того времени Жераром Филипом, актрисой Даниэль Даррье, Дином Ридом. После работы над фильмом «В окопах Сталинграда» мама подружилась с Иннокентием Смоктуновским. У них были очень нежные отношения, даже я его запросто звал Кешей, хотя он очень сложный был человек. Мама делала костюмы к «Угрюм-реке» и потом всю жизнь приятельствовала с Анфисой – Людмилой Чурсиной. Тесно общалась мама со Всеволодом Сафоновым и Сергеем Филипповым, Игорем Дмитриевым и Шурой Демьяненко.
Дружила с поэтом Михаилом Светловым. Он даже посвятил ей стихотворение. А она нарисовала ему карикатуру: сидит Светлов в кресле, а вокруг лежат бутылки – поэт ведь здорово поддавал…
Отчего-то ее все очень любили и называли просто Наташей. То же самое было и когда мы переехали в Ригу. Маму взяли на Рижскую киностудию, где она с упоением отработала двадцать лет. На ее счету много известных фильмов: «Слуги дьявола», «В клешнях Черного рака», «Лимузин цвета белой ночи», «Стрелы Робин Гуда», «Самая длинная соломинка». Все режиссеры, с которыми она работала – Александр Лейманис, Янис Стрейч, Дзидра Ритенберга – всегда с теплотой о ней отзывались.
Она любила одевать своих героев, и им нравились ее костюмы. С актерской братией у нее вообще были фамильярные отношения – особенно с Эдуардом Павулсом. При жизни мама была в числе 50 деятелей искусства и культуры, получавших персональную надбавку к пенсии. Вия Артмане ей говорила: «Повезло нам с тобой, Наталья, мы лишнюю сотенку получаем».
Мама работала как вол, забывая обо всем на свете. У нас в квартире залежи энциклопедий и книг по истории костюма, причем на разных языках. Но она могла и целыми днями в библиотеке просиживать в поисках какой-нибудь мелкой детали. Я помню из детства: получает она картину, читает сценарий и вдруг говорит на ночь глядя: «Ну все, я сажусь рубать, меня не беспокойте». Почему-то так говорила: рубать… И сидела до утра: нарисует эскиз – швырнет за спину, нарисует другой – снова за спину. Такая привычка у нее была. Часто признавалась: «Мне чудится, будто они все начинают оживать прямо в комнате».
Мама умерла два года назад и до последних дней вспоминала свою работу. Очень сожалела о печальной участи Рижской киностудии. Многие ее коллеги признавались: «Наташа, ты заслуживаешь того, чтобы быть внесенной в мировую элиту художников по костюмам». А когда я обратился в Союз кинематографистов Латвии за разрешением устроить памятную выставку Натальи Шапориной, председатель Союза Иева Романова без лишних слов дала добро и сказала: «Так, как работала ваша мама, сейчас уже никто не работает».
Петечка, Любанины дневники наконец-то издали!!! Ты видел? В двух томах, ура-ура! Сестричка Любочка
Потрясена дневником Вашей бабушки Шапориной Любови Васильевны. Преклоняюсь перед памятью о ней.
siv5555@mail.ru - мой адрес.
Добрый день , как интересно читать всю эту информацию , заглянуть в первую половину 20-го века -) найти людей которые из одной семьи. Мой прадедушка Юрий Александрович Шапорин, меня зовут Марфа Ломакина , закончила ВГИК- художник-постановщик. Lomakina24marfa@mail.ru.