Почему пусты латвийские поля?

Прочитала статью моего коллеги Николая Кабанова и впала в глубокую задумчивость. Село действительно здорово изменилось. Ни “ткачих”, ни “гуцулов”, ни стриженных наголо “рауссников” в черных шинелях сюда больше не посылают. Во–первых, за последние годы крестьянские хозяйства здорово механизировались. А во–вторых, многие отрасли под напором дешевых европейских (и не только) аналогов плавно исчезают из земледельческой жизни.

На хрупкие плечи

Как в страшном сне вспоминаю начало летних каникул в мою пионерскую бытность. Здоров ты, болен — никого не интересовало, все должны были пройти ОБЯЗАТЕЛЬНУЮ “практику” (так ее называли для школьников) на колхозных полях. Длилась эта нещадная эксплуатация детского труда почти месяц. В наши пионерские обязанности входила прополка кормовой свеклы. В девять утра нас собирали у школьного интерната и, напоив чаем с куском белого хлеба (на хлеб клали ломтик сыра, ложку джема или половинку вареного яйца), усаживали в кузов “с будкой” и увозили километров за 5–8 на бескрайнее поле свеклы. Найти там саму свеклу было очень проблематично: “бураки” (как ее у нас называли) только–только проклевывались, чего нельзя было сказать о сорняках. В некоторых местах они были нам по пояс! Мы рассредоточивались на бороздах и принимались тяпать ссохшуюся глину, предварительно скашивая теми же тяпками густую траву. (Тяпки пионеры приносили из дома и сами же следили за их остротой.) До обеда мы успевали пройти только по одной борозде. А потом нас увозили назад, к интернату, кормить школьным обедом. К счастью, работать после обеда не заставляли.

Иногда какой–то класс посылали дергать сурепку — пахучую траву с мелкими желтыми цветочками. Этот сорняк имеет горький вкус, и поэтому коровы отказываются есть сено, если он в него попадает. Несколько раз класс моего старшего брата отвозили на картофельное поле и заставляли… собирать в баночки колорадских жуков! В сентябре, когда все городские школьники спокойненько сидели за партами, нас, отменив все занятия, возили копать картошку, дергать те же “бураки”, а ближе к октябрю — поднимать лен. Здесь завтраками уже не кормили, поэтому мы брали с собой куски намазанной сливочным маслом булки, вареные яйца и созревшие яблоки. Мы таскали тяжеленные ведра с картошкой, отбивали о крупные свеклины, не желавшие вылезать из земли, каблуки в черных резиновых сапогах. Помню, родители даже пытались получить компенсацию за испорченную на “бураках” обувь, но, разумеется, ничего у них не вышло. За этот труд нам начисляли какие–то деньги (за прополку свеклы платили лучше — до 20 рублей за “сезон”). В октябре вся школа наверстывала утвержденную министерством программу, так что первый семестр заканчивали “экстерном”.

Рыба гниет с головы

А потом в колхозы хлынули “гуцулы”. Они, трудясь с утра до вечера на полях и живя в ужасных условиях, неплохо зарабатывали — до тысячи рублей в сезон. Правда, пахать им приходилось так, как нам и не снилось. Потом колхозы превратились в паевые общества, а эксплуатацию школьников запретили. Вскоре и паевые общества приказали долго жить. Селяне разобрали колхозную технику, скот и строения и начали создавать собственные хозяйства. Получилось далеко не у всех: кто–то спился, кто–то переквалифицировался в пограничники и таможенники, кто–то уехал в город. Многие просто сидели дома без работы. Выделившиеся фермеры бросались из крайности в крайность: из–за нестабильности цен на рынке зерна, из–за ссор и перемирий Латвии с Россией, из–за жуткого количества дешевого куриного, свиного и говяжьего мяса из Европы и США заняться чем–то одним было смерти подобно. Посадишь зерно, а правительство Латвии возьмет да и закупит миллионы тонн за границей — и кушай свое зерно сам! Начнешь выращивать свиней или бычков, а кто–то из вышестоящих начальников возьмет и поссорится с Россией, и та откажется вести с Латвией торговлю. После чего двинский мясокомбинат, который перерабатывал огромное количество местного мяса и посылал готовые изделия в Санкт–Петербург, закрылся и больше не принимал у крестьян скот. Да и мясная контрабанда, прикрытая “сверху”, цвела буйным цветом. Пришлось крестьянам выгонять на приграничные дороги трактора и блокировать все пути проникновения “контрабаса”. Помогло это или нет — трудно сказать: кой–какие квоты на ввоз правительство ввело, но мясная отрасль в Латвии покачнулась. Сегодня в редких хозяйствах выращивают на продажу бычков, а свинофермы, например, в Латгалии можно пересчитать по пальцам.

Мало того, тот, кто как–то выжил в “мясной войне”, отказался от такой роскоши, как сочная свекла и зеленый силос: нынче на крупных фермах коров и свиней кормят исключительно комбикормами. Я знаю только пару хозяйств, для которых комбикорм производят из выращенных “при ферме” продуктов. Одно из них — свиноводческая ферма в Лукне (Вишкская волость, Даугавпилсский р–н). Большинство же закупает уже готовый комбикорм у различных фирм и “дзирнавниексов”. Но из какого зерна его производят и что в него добавляют — известно разве что ветеринарным службам. Вот и получается, что свиньи вроде бы наши, а жирок у них нагулян на генетически модифицированной сое.

К счастью, латгальским крестьянам удалось поднять умирающую отрасль по производству льна. Благодаря субсидиям и государственным программам льнопроизводители здорово механизировали процесс выращивания и уборки этой культуры и смогли расширить посевные площади. Правда, в этом году крестьяне из Латгалии до сих пор не получили “весенних” субсидий — за гектары засеянных площадей. Одна радость: лен очень чувствителен к погодным условиям и относится к культурам повышенного риска. Гарантированной прибыли каждый год он не обещает. Потому–то европейцы почти отказались от его производства, что значит только одно — наш, латвийский, лен будет востребован на рынке. Будь иначе, и здесь наши парламентарии не постеснялись бы угодить европейцам и загубить исконную отрасль.

Как это может вот–вот произойти с местным сахаром. На селе только и разговоров, как европейцы за любые деньги готовы купить елгавский и лиепайский заводы, чтобы тут же их закрыть. И хоть латгальцы сахарную свеклу почти не выращивают (далеко до заводов, что увеличивает транспортные расходы, и холодно (в Латгалии все–таки климат более суров, чем в Курземе и Земгале), за своих курземских коллег искренне переживают. Ведь они понимают, что если сегодня купят сахарные заводы, завтра подберутся и к мукомолам, льнозаводам, молокозаводам…

Скупой платит дважды

Так что Коля Кабанов не увидел на полях особого разнообразия культур и работников не потому, что у нас ничего не сеется. А потому, что подавляющее число крестьян превратили в фермеров. Но только редкие из них не гонятся за прибылью и пытаются вести традиционный образ жизни, такой, как вели их деды. Вы думаете, колорадских жуков с картошки сейчас кто–то в баночки собирает? Ничего подобного! Их травят химикатами. Так дешевле. Точно так же стало дешевле выращивать рапс: ну и пусть от рапсового масла у народа пропадает способность к зачатию детей. Зато гарантированная прибыль у тебя в кармане. Сегодня редкая коровешка пасется на разнотравье и такое же разнотравье получает в виде сена зимой. Засеянное клевером поле даст больше зеленной массы, чем какой–то там луг. А выращенные на вате помидоры и огурцы, от которых пахнет травой, а никак не овощем? А прожившие свой короткий век в полной темноте и неподвижности бройлеры? А яйца с бледно–горчичным желтком, которые никак не реагируют на сигнал тревоги, тогда как настоящие “деревенские” начинают катиться?

Мы уже расплачиваемся за навязанную специализацию и чрезмерную жажду наживы. Столько онкологических заболеваний, сколько их есть сейчас, не было никогда в Латвии. Особенно страдают дети. У моих знакомых серьезно заболела трехлетняя дочка. Причина была в том, что время от времени родители ее поили… латвийскими лимонадами! А стоит ребенку поесть кетчупа или чипсов — и аллергическая короста обеспечена. Все у нас готовят из концентратов, словно в Латвии не растет ни своей черники, ни укропа, ни помидоров с картошкой. О молоке и мясе я даже не говорю. Может, лучше выращивать нормальные овощи, чтобы потом не тратить бешеные деньги на лечение болезней, вызванных поеданием черт те знает чего?