«Я — обыкновенное животное»

Пользы от театра
никакой

— Скажите, есть какая-то польза для жизни от театра?

— Пользы для жизни театр не приносит вообще. Это другая жизнь, за пределами жизни. Театр — единственное место, где я могу существовать так, как мне нравится. Единственное место, где я существую гармонично, куда приходят те люди, которых хочу видеть.

— Театр Романа Виктюка отличается чем-то принципиально, кроме режиссуры?

— Театр Романа Виктюка — это цыганский театр. Мы — те цыгане, которые постоянно в кибитках, в поездах, в самолетах. Мы за год видим и чувствуем столько сцен, и они такие разные и размерами, и формами, и зрителями, сидящими перед тобою.

— Где, по-вашему, место самого Романа Виктюка? Где, вам кажется, ему комфортно?

— Мне кажется, ему очень хорошо в Нью-Йорке, потому что там вокруг него крутится огромное количество людей, обеспечивающих ему самое главное — бешеную информацию о том, что происходит в мире.

— Но жить бы он там не стал?

— Мне почему-то кажется, что ему все равно, где жить. Потому что живет он у себя внутри и туда никого не пустит, даже самых близких людей. Такому человеку не важно, в каких четырех-шести-восьми стенах он будет жить.

Чем держит
Виктюк

— Вы достаточно давно Романа Григорьевича знаете, и он вас хорошо знает. И та открытость и откровенность, которую вы себе позволяете на сцене, дорогого стоит.

— Я ни за что в жизни не скажу практически ни об одном человеке, что я его знаю. Вообще это не мое слово — “знать”. А уж Романа Виктюка тем паче. Это бесконечная неожиданность, и только поэтому мы так долго вместе. Наверно, если я когда-нибудь смогу предположить, что я его знаю, нам пора будет расстаться. А “друг” вообще не очень понятное мне слово. Я, скорее, чувствую соединение иного порядка. За мною есть какой-то джинн, который за меня отвечает перед другими джиннами. А за ним есть его джинн. Вот они друг с другом как-то разговаривают, а мы с ним про это ничего не знаем. И я удивляюсь тому, что происходит, и он удивляется тому, что происходит. А джинны не удивляются.

— Чем вас держит именно театр Виктюка?

— Я просто не знаю другого места. Сюда я пришел случайно и продолжаю здесь находиться. Это цепь событий. Я ничего специально для этого не делаю. Никогда не просил у Романа Григорьевича что-то играть. Это всегда его предложения. Но я боюсь, даже он не знает, почему он эти предложения делает. И именно из-за этого мы друг дружку все время удивляем.

— Чем еще заполнена ваша жизнь, кроме театра? Что вы любите?

— Люблю. Люблю всегда. Все время. Читаю — да. Буквы мне нравятся. Смотрю, чаще даже слушаю, чем смотрю. Музыку безумно люблю. Это жизнь моя. Тренируюсь, потому что я должен быть в форме. Это не потому, что я в театре Виктюка работаю, а потому, что все Бозины всегда должны были быть в форме. Но мы и тренированные и умные.

— А сколько вас — Бозиных?

— Я да отец. Всего мужиков-то — отец мой да я.

— И кто вас наполняет идеями и страстями?

— Женщины, конечно. Все это для них и ради них. Если бы их не было, то и смысла бы не было в том, что я делаю. Думаю, что и в театре Романа Виктюка я работаю по той же причине. Потому что сюда приходит женщина. Именно здесь я могу женщине ответить на ее вопросы. Почему-то все остальные театры предлагают мне отвечать на вопросы людям, стране, жителям, а театр Романа Виктюка предлагает разговаривать именно с женщиной. Это гораздо приятнее.

— Велика ли палитра ваших разговоров?

— Да, думаю, что к этому моменту уже да. Велика ли палитра женщин? Нет, не велика. А тем для разговора — бесконечно.

Женщина мудра, если скрипача
примет

— А вы можете что-то предложить женщине?

— Я думаю, что да… Вы знаете, самая старая история в этом мире — это история Николо Паганини, которого каждая женщина любила за то, что он гениальный скрипач, и как только он к ней приходил, она говорила ему: “Брось скрипку ради меня”. Это действительно так, и это глупо. Мудра только та женщина, которая примет именно скрипача, и тогда он будет с нею вечно. Поэтому в постоянное пользование и я бы сам никакую женщину получить не хотел. Так, чтобы она стала моя, и запереть ее, посадить в разные углы своего дома? Нет, не хочу. Я люблю пантеру. Чтобы она приходила в тот момент, когда она этого хочет, а когда хочет — уходила.

— Вы думаете, что когда-нибудь постареете?

— Да, я надеюсь, что я когда-нибудь постарею.

— То есть вы не представляете?

— А зачем?

— Вы настолько молоды, что думаете, это так легко?

— Я с детства люблю стариков и ценю больше, чем любую молодость, любую красоту. Это ценность земли. Быть красивым и молодым это не твоя заслуга. А быть классным стариком, мудрым, сильным — это совсем другой уровень. Я видел сильных стариков. Я знаю, кто такой Зевс, он хорошо постарел. Я знаю, кто такой Роман Виктюк. Этого человека стариком вы не назовете. Я знаю очень много тех людей, из-за которых не боюсь старости. Я просто знаю, что нужно прожить правильную жизнь и правильно постареть.

Щадить себя не надо, это точно. А еще мне, на самом деле, нравится процесс моего старения. Я замечаю это как фактор развития. Все-таки 33 года. Лет с 20 я мечтал, что мне будет 30. Так что интересного будет много, там увидим.

— Что вы себе позволяете на отдыхе?

— Я спать люблю и есть. Я обыкновенное животное. Главное — с кем, это имеет значение.

Записала Юлия ЗАЙЦЕВА