Из воспоминаний депортированной даугавпилчанки: «За нами пришли в 3 часа ночи» 114

14 июня и 25 марта – две скорбные даты памяти в истории Латвии, когда из страны без суда и следствия были высланы десятки тысяч жителей, половину из них составляли дети.

Так распорядилась судьба, связав обе эти даты в жизни председателя Даугавпилсского клуба политрепрессированных Геновефы Кечиной.

Она родилась 14 марта 1951 года в Туганском районе Томской области, поэтому и называет себя «Сибирским ребенком». А 25 марта 1949 года семья Броков была в числе тех 42 тысяч жителей Латвии, которых принудительно депортировали в Новосибирскую, Томскую, Омскую, Иркутскую и Амурскую области России. 73% вывезенных составляли женщины и дети. Только из Даугавпилса и окрестностей на чужбину вывезли около полутора тысяч жителей – людей разных национальностей, вероисповедания и социального статуса. За считанные дни, с 25 по 28 марта, без суда и следствия из Латвии было вывезено более 2% довоенного населения.

За ними пришли в 3 часа ночи

О том, как выселяли ее семью, Геновефа знает из рассказов своих близких. Семейство Броков жило неподалеку от Вараклян. Был свой дом, крепкое крестьянское хозяйство, лошадь, корова, пара овец, поросята. Когда пошли слухи о депортации, многие из соседей стали скрываться. Язеп Брок, отец Геновефы, был уверен, что его семью из-за маленьких детей не тронут, что их выселение не коснется. Ошибся: его семья была единственной, которую вывезли.

Вывезли папу, маму, дедушку и бабушку по папиной линии, папину сестру Констанцию и двух моих сестричек, – рассказывает Геновефа. – Брониславе, одной из сестричек, было 3 годика, другой, Леонтине – 11 дней. За что? Ответа на этот вопрос до сих пор нет и не будет…

Маленькую Лену в этом хаосе дома чуть не забыли. Если бы она не заплакала, так и уехали без нее. Пришли к нам в 3 часа ночи, времени, чтобы собраться, дали совсем мало. Уже вышли во двор, и один из тех, кто пришел за нами, говорит: «Слышь, матка, кто у тебя там, в доме, пищит?». Мама схватилась, побежала… Если бы ребенок не заплакал, так бы и остался.

Мама дороги почти не помнила – она сразу же заболела воспалением легких. Везли нас в скотских вагонах. Когда вывозили, в Латвии подснежники цвели, а когда приехали в Сибирь, там снег по колено лежал.

8 лет жизни

Слава Богу, до места все живыми доехали – никого не потеряли, – продолжает свой рассказ Геновефа. – И с местом нам повезло: люди к нам с душой относились. Сначала тайгу валили, потом дед пасеку охранял, мама и папа на стройке работали; потом отец столярничал – делал хорошую мебель.

Никто не знал: вернемся – не вернемся, но надежда всегда была с нами. Построили дом. В общем, как в фильме «Долгая дорога в дюнах». Когда спустя годы его показывали по телевизору, папа обязательно говорил: «Идите смотреть. Там фильм про нас показывают». Там, в Сибири, кроме меня родились мои сестры Маргарита и Мария. Увезли двоих детей, а назад в Латвию приехали с пятью.

Когда стала постарше, бегала с ребятами в лес за грибами и ягодами. Любили прятаться в кустах – играли так. Тайга начиналась в километрах двух от дома. В тайге росло много пионов, мама потом их посадила в палисаднике. Хоть лето и поздно начиналось, но цветов в тайге было много. Я особенно любила ромашки. Помню, мама всегда мне на день рождения набирала и дарила их.

Семья у нас была верующая. Помню, по воскресеньям всегда собирались, вместе молились. Мы, дети, наизусть знали молитвы. Папа нам на улице показывал, в какой стороне наша родина, и говорил: «Там – наша Латвия! Там – наш дом! Даст Бог, вернемся!». И, действительно, все вернулись, никого не потеряли.

Напротив нашего дома жил дядя Миша, он попал сюда еще в 37-м. Когда бабушка нас выпускала на улицу, дядя Миша за нами присматривал, потому что в округе частенько останавливались цыганские таборы.

Вернулись в 1957-м, сразу, как только нас реабилитировали. Как сегодня помню, был февраль. Папа пришел с работы, плачет, танцует, смеется, всех обнимает. Мама его спрашивает: «Язеп, Язеп! Ты что, пьяный?». А папа вытаскивает из кармана бумагу: «Во-оль-ная!!! Мы домой едем!». Но собрались в дорогу не сразу – 17 марта родилась моя младшая сестренка Мария. И обратно возвращались в марте: в Сибири – снег, а тут нас подснежники встречали.

Отвечая на вопрос, что помогло их семье выжить, Геновефа задумывается ненадолго: «Любовь, надежда на лучшее, вера в Бога и семью».

«Мама, поедем домой!»

 Когда вернулись в Латвию, дедушка с бабушкой поселились у родственников в Вараклянах, а Броки всей семьей – в Вилянах, у одной из маминых сестер. На старое место не поехали, потому что ничего не осталось: что-то растащили, оставшиеся постройки снесли. На родное пепелище, конечно, съездили, посмотрели на голое поле – сохранилась только одна вишня.

Вот уже больше полвека прошло, а сестры пусть нечасто, но приезжают сюда, в Варакляны. Обычно поездки приурочивают к дням поминовения усопших, чтобы обиходить бабушкину и дедушкину могилки.

Хоть и привыкали понемногу, но в первое время детям все казалось странным. Например, крыши домов, крытые соломой – вместо привычных по Сибири крытых деревянными дощечками. Дикостью показалось, тем более, в доме и света, в отличие от Сибири, не было. Геновефа вспоминала, как кто-то из сестер просился обратно в Сибирь:

Мама, поедем домой, назад!». Как наступала весна, сестры в колхозе пасли коров – дом отрабатывали. Семье пришлось в колхозе взять кредит, чтобы обзавестись жильем. Сама Геновефа работала «пастушком» до 7 класса.

Не сказать, что сильно обижали, но в школе ребята порой называли Геновефу «дочкой фашиста». Девочка обижалась и плакала, а отец повторял: «Мы не такие, просто так сложились обстоятельства. Не обращай внимания – пускай говорят! Только не отвечай со злом!.

Семья Броков была очень дружной, сестры и сейчас поддерживают тесные отношения и друг за дружку стоят горой. Их частенько ставили в пример. Мама Вероника была очень спокойной. Пока всех созовет – «Бронислава! Леонтина! Геновефа! Маргарита! Мария!» – пойдет и сама все сделает. Папа не ругался, но был строгим: его слово всегда было для детей законом.

Как-то Геновефа возвращалась из школы, куда приходилось ходить за три километра, и по дороге подобрала птенца чибиса. Домой пришла довольная, похвасталась, но отец отругал: «Видишь, Геня, у тебя папа, мама, сестрички рядом, а он – один! Неси его туда, где взяла!». Хоть никто и не следил за девочкой, но она честно довезла птенца и отпустила именно на том месте, где его поймала и где его уже давно искали «родители».

Окончив школу в 1968-м, Геновефа приехала в Даугавпилс, устроилась на Химволокно, где и проработала до самой пенсии. Вышла замуж, воспитала хорошую дочь. С 2013 года Геновефа возглавляет Даугавпилсский клуб политрепрессированных.

На вопрос о том, какие чувства она испытывает, вспоминая прошлое своей семьи и узнавая о судьбах соотечественников, Кечина отвечает кратко: «Сочувствие и жалость к тем, кто не вернулся на Родину. Злости, обиды и ненависти – во мне этого нет».

14 июня 1941 года из страны было депортировано 15 425 жителей Латвии, в том числе 3751 ребенок в возрасте до шестнадцати лет. Вывозили не только латышей, но и русских, евреев, поляков. Почти 40% репрессированных в ссылке умерло. И эхо той трагедии до сих пор звучит в нашей жизни. 14 июня 1994, спустя полвека, в даугавпилсском сквере Андрея Пумпура был установлен памятный камень «Невинным жертвам красного террора». С тех пор возле серого гранитного валуна собираются те, чью жизнь 76 лет назад изменило страшное слово «депортация», и среди них – Геновефа Кечина.