Молодой врач: в «ковидных отделениях» умирают слишком часто 26

«Это был вызов!» —  коротко объясняет врач, как она оказалась во главе отделения.

Ее шеф из другого отделения, руководитель Клиники неотложной медицины и приема пациентов Алексей Вишняков говорит, что все получилось быстро и в каком-то смысле безжалостно, сообщает портал Press.lv.

«Однажды утром мне глава отделения сообщила, что там заболели все врачи. Рядом со мной было два молодых врача, и я им говорю: девушки, вам надо взять отделение. За десять минут нашли врачей, которые там будут работать. Да, они —  резиденты, но у них у всех есть менторы, которые им помогают», —  рассказывает он.

В тот момент все было очень трудно.

«Пациенты умирали. Умирали тяжело», —  вспоминает Вишняков.

Онкологическое заболевание в комбинации с Covid-19 —  это непросто. Химиотерапию надо  прервать.

«Здесь пациенты с лейкозами, лимфомами, есть пациенты, которые недавно перенесли химиотерапию. Возрастные группы разные. Каждый со своим рассказом. У них очень ослаблен иммунитет, что, конечно, плохо, учитывая основное заболевание. Борьба очень тяжелая», — рассказывает Улла Розенберга.

Новыми отделениями не руководят опытные врачи. Пандемия Covid-19 —  время резидентов. 

Я сертифицированный интернист (терапевт). Но в резидентуру пошла в эндокринологию. Сейчас же нас всех направили на работу в «ковидные» отделения, потому что нужны дополнительные силы. Меня этот путь завел в отделение гематологии. Но я считаю, что организм —  это единое целое, и мы каждого пациента рассматриваем комплексно. Проходят консилиумы с инфектологами и пульмонологами. С врачами-гематологами, насколько возможно. Конечно, специфического лекарства нет, лечение проводится с массами эритроцитов, тромбоцитов», —  рассказывает Улла Розенберга.

Последний видеозвонок

Об этом говорят многие молодые врачи, и коллеги Уллы тоже: к смерти привыкнуть невозможно, а в этих «ковидных» отделениях люди умирают слишком часто.

При этом посещения запрещены, и у многих есть возможность общаться с оставшимися дома, только когда врач или медсестра принесут телефон в палату.

«Или мы сами, или сестры организуем эти видеозвонки. И так кто-то может последний раз увидеть своих близких», —  говорит Улла.

Также Улла регулярно связывается с родственниками пациентов. Сама разъясняет, отвечает на десятки вопросов. «Я постоянно созваниваюсь с их близкими. С некоторыми каждый день. Это тяжело, но я стараюсь не скрывать, если пациенту становится хуже».

Собственно, и медиков пациенты видят только в белых защитных комбинезонах.

В коридоре отделения, которым руководит молодой врач, наклеена черно-желтая лента. Это линия, которую нельзя переступать без особой причины.

«Эта линия в определенном смысле разделяет отделение на «чистую» и «грязную» зону. Мы должны соблюдать меры защиты: в палатах мы в полной экипировке и всегда после их посещения проводим дезинфекцию», —  объясняет Улла.

Улла и сама побывала по ту сторону линии, она тоже переболела Covid-19.

«У меня было выраженное бессилие, усталость. Не могла даже встать с дивана. Но тогда мне не было с чем сравнивать. Сейчас, глядя на пациентов в нашем отделении, могу сказать, что у меня болезнь прошла легко», —  говорит она.

У нее тоже пропадали вкус и обоняние.  Обоняние не возвращалось три недели. «Как-то во время еды я поняла, что не чувствую вкуса. Пошла понюхать духи —  ничем не пахнет. Стало понятно, что обоняние пропало».

Болели вместе с мужем. Кто первый заразился, так и не выяснили.

«Через месяц после болезни я сделала прививку, потому что вакцинация рекомендуется и тем, кто переболел».

Резидентура оказывается дважды платной

При этом Улла Розентале —  проходит резидентуру за плату. Это значит, что свои долгие часы на работе она, по сути, дарит пациентам, больнице и государству. Потому что платным резидентам, в отличие от бюджетных, за труд в больнице ничего не платят.

И Улле еще в определенном смысле повезло, потому что хотя бы учебу оплачивает юридическое лицо, и она еще подрабатывает.

«Первой я закончила внутреннюю медицину, а дальше хотела специализироваться на эндокринологии. На бюджет не попала и учусь за деньги. Мне повезло, так как учебу оплачивает Veselības centru apvienība. Но зарплаты у меня нет! Это больной вопрос. Потому что это тоже работа —  с утра до вечера. И без каких-либо социальных гарантий», —  говорит Улла.

«Наши резиденты невероятно отзывчивы. В принципе, сейчас все резиденты всех специальностей осваивают тяжелое искусство инфектологии. Это не то, что они собирались учить. Конечно, их консультируют, проходят серьезные консилиумы. Но надо понимать, что тут не работают никакие руководства, потому что для каждой болезни они свои. И наши молодые талантливые врачи справляются с этим всем», —  утверждает Алексей Вишняков.

Улла замечает: «Мы не юнцы, которые могут просить деньги у родителей. Мы должны зарабатывать сами. И это очень трудно».

До того, как возглавить «ковидное» отделение, Улла работала в Клинике неотложной медицины и приема пациентов.

«Отличный коллектив! Я там очень многому научилась. Хотела бы там работать и после резидентуры».

Вишняков считает, что «платная резидентура —  это абсурд. И мы говорим о наших молодых врачах, на которых будет строиться вся наша медицина в будущем. На наш взгляд, эту практику следует прекратить!»

Но хотя бы в «ковидном» отделении Улла работает по контракту, и за эту опасную работу платят всем, в том числе и молодым врачам, и платным резидентам. Вопрос оплаты труда платным резидентам министр здравоохранения обещает уладить в ближайшее время.

Муж поддерживает ее выбор профессии.

«Мы познакомились на шестом курсе, и он знал, что я буду врачом. Его мама была медсестрой, так что медицина ему не чужда».