Тюрьма делает меня инвалидом: Лембергс рассказал о жизни за решёткой 24

«Подъем в шесть часов утра. Я тоже встаю в это время, - рассказал он. - Поскольку у меня проблемы со здоровьем, я делаю различные упражнения, которые мне необходимы, чтобы двигаться. Спасибо администрации тюрьмы за разрешение использовать коврик для упражнений, на котором я занимаюсь гимнастикой. Но все равно более половины того, что мне нужно делать для поддержания здоровья, я делать не могу. Этого тюрьма мне обеспечить не может, и в результате мое здоровье ухудшается - я это знаю и чувствую. Если бы я сейчас пошел в комиссию по охране здоровья, то, несомненно, получил бы группу инвалидности.

С точки зрения здоровья здесь есть варианты. Первый - умереть, а потом тебе помогут. Второй вариант - твоя инвалидность становится настолько явной, что здесь за тобой уже не могут обеспечить уход. Третий вариант - быть абсолютно здоровым, и у тебя ничто не болит. Мне уже недалеко до семидесяти, и быть полностью здоровым довольно сложно.

После физических упражнений следует утренняя гигиена. После этого я смотрю, что у меня в холодильнике. Обычно перекусываю каким-нибудь листиком салата. Завтрак подается в тюрьме в 7 утра. На завтрак всегда каша - пшенная, манная, из трех зерен или овсяная. Иногда каша получается слишком жидкой, но если постоит какое-то время, то густеет и становится хороша, - говорит он. - Кашу, которая мне нравится, откладываю и на обед. Я избегаю ненужной еды за ужином. Еще нам подают яйца. Хлеб не ем, кроме ржаного - неполную буханку за две недели».

Заказывать товары в магазине можно один раз в неделю. Ассортимент товаров, предлагаемых магазином, по сравнению с 2007 годом, когда я впервые попал под стражу, несравненно шире и разнообразнее. В магазине можно купить различные консервы - как рыбные, так и мясные. Из всего мяса я ем только мясо лесных животных. Конечно, это намного дороже. Но оленя в лесу никто комбикормами не кормит. Я также могу определить, хорошего ли качества мясо в консервах. Надо признать, что качественное. Не скажу плохого слова. Можно заказать макрель и малосольный лосось. Я сам умею легко солить рыбу лучше, но, какая она есть в магазине, такой и приходится обходится. Также есть сельдь на разный вкус. Доступен достаточно большой выбор фруктов. Чтобы ускорить метаболизм, я ем несколько яблок каждый день. Еще я использую в своем рационе цитрусовые.

После завтрака работаю. Все это время в тюрьме работал. Я получаю почту, объем которой значительно превышает объем другой приходящей в тюрьму почты. С документами знакомлюсь, делаю пометки. По преимуществу речь идет о документах Вентспилсской городской думы".

Помимо работы с документами много времени занимает общение с адвокатами. 

«Особенность в том, что я могу звонить им даже на выходные, а они мне не могут, - поясняет бывший мэр Вентспилса. - Если им нужно что-то сказать мне, они должны прийти ко мне в тюрьму, или я должен почуять, что надо им позвонить. Поскольку у меня не один юрист и советник по правовым вопросам, а несколько, это общение требует значительного времени».

По словам Лембергса, чтобы к нему приехал адвокат, тот должен получить разрешение суда. «Это означает, что суд и Борданс могут решить, кому из адвокатов разрешено приходить ко мне, а кому нет», -говорит он.

А вот семье звонить можно два раза в неделю по шесть минут, сетует Лембергс.

«Конечно, у осужденных, признанных виновными, больше возможностей пообщаться с родственниками, рассказывает он. - В моей ситуации, когда в семье жена и двое детей, я могу разговаривать с каждым только по две минуты. Что пятилетний мальчик может сказать за две минуты? Маленькие дети медленно думают обо всем, что говорят по телефону, а затем медленно отвечают.

На карантине можно было два раза в месяц разговаривать по Skype по пятнадцать минут. Там все-таки есть не только звук, но и картинка. Всю семью можно увидеть на экране и услышать. Еще они могут показать мне собаку, кота и то, что творится за окном. Но поскольку карантин закончился и чрезвычайная ситуация отменена, с августа общаться по Skype больше нельзя. Можно встретиться только лично. На очную встречу дается час.

Это означает, что мои должны сесть в машину, проехать 200 километров до Риги, пройти всю длительную процедуру доступа, попасть в комнату с пятью столами, где все громко разговаривают. В течение часа можно поговорить со мной, а затем надо соблюсти процедуру выхода - тюремный персонал должен тщательно проверить каждого члена семьи, чтобы они не принесли в тюрьму ничего неразрешенного и не вынесли. Затем семья должна отмахать путь домой. Не считая времени на свидание в тюрьме, все это занимает около пяти часов, что в сумме составляет пятнадцать человеко-часов для семьи. Это означает, что на то, чтобы поговорить со мной в течение часа, требуется полтора рабочего дня. Тем временем свидание по Skype не требует от семьи ничего, кроме как спуститься на один этаж и включить экран. Все!

Это абсурдная ситуация - будь я иностранцем, я бы дважды в месяц мог общаться по Skype. Это значит: если я хочу общаться со своими по Skype, мне надо быть гражданином России, Эстонии, Новой Зеландии или Австралии. Второй вариант - если бы я постоянно проживал за границей. Так что, если бы я жил в Валке, у меня не было бы Skype. Если бы я жил в Валге, у меня был бы Skype. Это отношение нашей страны к гражданам нашей страны! Однажды мне пришла в голову хитрая идея зарегистрироваться в Валге. Однако администрация тюрьмы не виновата. Так написано в законе».

На отношение к нему администрации тюрьмы, персонала и заключенных Лембергс не жалуется. Скорее наоборот: он очень часто слышит слова поддержки и призывы: «Свободу Лембергсу», «Лембергса в премьер-министры», «Лембергса в президенты».

«До сих пор я не слышал в свой адрес ни одного дурного слова, - говорит Лембергс. - Ни одного! Ни разу! Не только от задержанных, но и от других. Есть и более положительные случаи, но я не буду о них говорить, чтобы никто не попал в беду. Режим надо соблюдать, и он соблюдается и против меня. И я тоже строго придерживаюсь режима. Я понимаю, где я. Мой подход - адаптироваться».

В завершение разговора Лембергс посетовал на то, что некоторые из его записных книжек пропали во время обыска в 2007 году и сказал, что все равно подумывает о своих мемуарах.