Мысли об экономике с человеческим лицом 1

Клептократия

— Жизнеспособна ли политэкономическая система Латвии?

— Иностранные эксперты признали, что политическая и экономическая система Латвии за эти годы двигалась не в сторону улучшения, а в сторону очевидного ухудшения. Популярный американский эксперт Майкл Хадсон не чурается слова “клептократы”. По мнению Майкла Хадсона и Джефри Саммерса, экономика Латвии изначально строилась на финансовых пирамидах. Политическая система в значительной мере срослась с ними. То есть очевидно, что поддерживается спекулятивная экономика. Люди, став премьер–министрами, становятся миллионерами. Значит, принимались решения не в интересах жителей Латвии, а (в прямом или косвенном виде) в интересах этого слоя клептократов. Типичный пример — сахарная промышленность. Нам толкуют, что ее ликвидация была выгодна Латвии, но это, конечно же, было выгодно узкому кругу. Из этого следует ответ — долго жить такая система не способна.

— Однако все эти наши констатации — качество власти, кризис, давление Запада, амбиции России — есть лишь данность, “карта” для соответствующего действия, а не фатальных вздохов. В чем причина того, что власть проявляется как клептократическая система? Или — чего не хватает этой стране, чтобы стать на ноги?

— Американский экономист Кэнет Эрроу издал в 1950 году популярную книжку “Цели общества и приоритеты индивидуума”. Как соединить эти две вещи? Мне кажется, что глубочайшие причины кризиса не только в Латвии, но и в мире, по выражению американского экономиста Тортстена Веблена, сокрыты в институтах. По–русски их можно называть нравственными устоями. Они создавались веками, и без них люди не выжили бы. Народы, у которых этих институтов, или нравственных устоев, не было, сгинули. Один из сильнейших институтов — религия. Мы видим, что в мире ислама он все еще очень силен.

А в западном мире, особенно в последнее время, эти институты, эти нравы разрушаются. И, пожалуй, целеустремленно. Я не могу назвать себя очень уж религиозным человеком, однако заметил, что сейчас религию поносят больше, чем в советское время. Люди считают, что власть берут лишь для удовлетворения корыстного интереса. Клептократ считает: я своим предприятием обеспечил себе миллион, государство — большое предприятие, теперь стану им руководить и добуду себе десять миллионов…

Можно сказать, что такова участь малых народов, и смириться с этим. Возможно, действительно, как поговаривали до войны, лучше утонуть в чистых водах Запада, чем в российском дерьме. Но теперь–то, надо сказать, эти чистые воды Запада воняют ничуть не лучше российского дерьма. Употребление слов “национальные ценности” стало неполиткорректным. Как же, ведь есть же общие ценности… Однако общие ценности могут быть лишь у ограниченного круга людей. У всего мира не может быть общих ценностей. Эти институты создавались каждый в своей среде. Если нравственные ценности исчезают, кто помешает человеку в любой ситуации ставить свои приоритеты выше общественных целей? По–моему, руководителей больших стран это начинает тревожить. Обаму, Саркози, Меркель… Последние высказывания Меркель — свидетельство того, что они начинают понимать: это общество погибает, и надо что–то менять.

Что мешает плохому танцору

— Ладно, культуры уникальны, но экономические, финансовые системы в значительной мере все же унифицированы. Что в Латвии мешает их сделать продуктивными?

— В Латвии представление об экономике настолько изуродовано, что значительная часть людей даже не понимает, что это значит. Например, цель — экспортировать по возможности больше, потому что тогда сюда придет много денег, а если придет много денег, мы станем богатыми. Уже в XVII веке английские экономисты и философы показали, что такое мышление абсурдно. Не от денег человек богатеет. Деньги — лишь средство передела добра. Или байка: “Предприниматель создает ценности”. Первое предложение знаменитой работы Адама Смита “Исследование природы и причин богатства народов” гласит: “Труд создает ценности”. А у нас считают, что их создает предприниматель и он по милости своей кое–что из этого добра отдает работягам, чтобы те не сдохли с голоду. Вот пара примеров того, насколько деформированы в Латвии представления об экономике.

— Хватит ли у нового Сейма, правительства потенциала, чтобы создать реальный, сопряженный с лучшим будущим страны бюджет?

— Бюджет латают из года в год. Я допускаю, что залатают и на этот раз. Однако краткосрочные цели выставляются приоритетнее долгосрочных. Говорят — нельзя увеличивать налоги. Верно, с точки зрения теории экономики во время кризиса налоги увеличивать нельзя. Но еще больше нельзя сокращать расходы. Потому что расходы являются более эффективным инструментом фискальной политики, чем налоги.

Если думать лишь в ключе — сократить расходы, увеличить налоги, то это может дать как положительный, так и отрицательный эффект. В зависимости от того, какова структура налогов и какова структура расходов. Я не верю, что структуру расходов можно еще уменьшить. Может быть, из госаппарата можно выдавить еще пару сотен миллионов. Это надо делать. Но, чтобы залатать бюджет, этого не хватит. Значит, уменьшение опять ляжет на образование, на медицину. На пенсии, сокращение которых было бы явно противозаконным делом. Во Франции, Великобритании люди понимают, что бедным скажут: справляйтесь сами, как хотите, — и выходят на улицы. Возможно, в Латвии люди не понимают, что значит — сократить расходы правительства. Они думают, что сократят министерские зарплаты. Но министерские зарплаты не уменьшаются. Сокращение расходов правительства происходит за счет бедных. А налоги увеличить можно.

— Нельзя, но можно?

— Следует изменить налоговую структуру. По–моему, призыв Хадсона о том, что следует переложить налоговое бремя с производства на потребление, тут совершенно изуродован. Людям опять–таки внушается абсурд. Потому что производство и потребление есть две стороны одного дела. Потребление можно ограничить налогом на добавочную стоимость, который во время кризиса нельзя трогать ни в коем случае. Хадсон имел в виду не переложить налоговое бремя с производства на потребление, а — с производства на ресурсы. Например, налог на загрязнение среды, на пользование природными ресурсами. В том числе водой. Плюс — недвижимость. Так что я бы сказал — переложить налоговое бремя с производства и потребления (даже в первую очередь с потребления, а потом с производства) на недвижимость и природные ресурсы, на загрязнение. Это было бы долгосрочным решением. Ибо допускаю, что в короткий срок оно не дало бы ожидаемого фискального эффекта. И, конечно, если обложить налогом природные ресурсы, то в первый момент это затормозит производство. Но если мы считаем своей целью не латание бюджета одного года, а образование системы, которая способна действовать дольше, то это было бы единственным решением.

Налоги — это все–таки сфера, в которой Латвия, пребывая в ЕС, еще имеет свободные возможности. В отличие от монетарной политики. Поэтому здесь, хотя бы краткосрочно, следует использовать очень разные дифференциации налогов. Хотя бы определить разные подоходные налоги с предприятий для разных секций народного хозяйства. Для отрасли производства — пониже, для спекулятивной экономики (сделки с недвижимостью, собственностью, банки, финансы, страхование) — повыше. Да, скажут: они же переложат это бремя на потребителя. Но при любой хозяйственной деятельности налоговое бремя распределяется между производителем и потребителем. Лучше это делать в спекулятивной, а не в реальной экономике.

Существенно не заявить — давайте стимулировать производство вообще, а стимулировать ее в депрессивных регионах на самом деле. Это можно сделать, дифференцировав подоходный налог с предприятий. В Риге — повыше, в Лудзе — минимальный.

Можно повысить налог на недвижимость, но в Латвии к этому следует подходить с большой осторожностью. Потому что здесь рассуждают: если у старушки домик в Меллужи, значит, она — миллионер. О, этот дом имеет большую ценность, обложим–ка мы его высоким налогом, пусть старуха его загонит и свалит. Пять лет назад в Юрмале я участвовал в дискуссии, где одна женщина так и сказала: “Я от латвийского государства хочу лишь одного — чтобы оно дало мне умереть в доме, который построил мой отец”. Было бы неверно давить этого человека высоким налогом. Я высказал идею — связать налог на недвижимость с подоходным налогом с населения. Если вы платите подоходный налог с населения в Латвии, то ставка налога на недвижимость у вас маленькая (как сейчас), если нет — то ваша ставка в десять раз больше.
Еще одно возможное решение — дифференцировать налог на добавочную стоимость, которым облагается продовольствие. Если оно без консервантов, налог поменьше. До выборов тоже звучали разные предложения. Некоторые из них могли бы дать краткосрочный фискальный эффект. Какую–то малость можно получить от прогрессивного подоходного налога населения… Действительно, для латания бюджета большие деньги можно взять из теневой экономики. Но года не хватит, чтобы добиться людского понимания — не платить налоги нельзя!

Экономить или тратить?

— А чего в народнохозяйственном смысле стоят игры последних правительств в экономию?

— Я, может быть, и впрямь чего–то недопонимаю, но эти игры находятся в очевидном противоречии с теорией экономики. Экономить нужно в жирные годы. Тогда надо было повышать налог на добавочную стоимость, тормозить налогами потребление, создавать накопления. Тогда это была бы мудрая политика. Человек ведь тоже, когда у него все хорошо, копит на черный день, а когда приходит черный день — тратит. В экономике тратить эти деньги еще важнее. Потому что если давить внутреннее потребление, то действительно ничего, кроме экспорта, не останется. Кроме того, мы не замечаем или не хотим заметить связь между сокращением расходов и увеличением потока уезжающих. Перед выборами куда–то пропали, но теперь опять всплывают толки о том, что нам тут надо 200 000 гастарбайтеров. До выборов судачили — следует создать 300 000 рабочих мест. Странное противоречие. С одной стороны, людей мало, с другой — много. Это тоже свидетельство того, что Латвия — хорошее место для бизнеса, только народ мешает.

— Но “Экспорт спасет Латвию!” сейчас чуть не главная официальная присказка.

— Это грубая ошибка. Я бы даже сказал — глобально опасная ошибка. Втройне опасный лозунг. Двукратно — с точки зрения Латвии. Во–первых, целью производства ведь является удовлетворение потребительских запросов не иностранцев, а людей Латвии. В Швеции, Германии живут хорошие люди, но пусть они сами думают о своем потреблении. И фарисейство утверждать: вы слишком много тратили в жирные годы. У вас были слишком большие зарплаты. Да, были люди, которые тратили слишком много. Они и сегодня тратят слишком много. Но были также люди, которые на этот упрек могут реагировать очень остро. Во–вторых, чем больше страна зависит от экспорта, тем больше она пострадает в следующий кризис. А здесь уже говорят о второй волне кризиса. Если, ожидая эту волну, все будем ставить на экспорт, то когда волна нагрянет, у нас случится следующий обвал ВВП на 20%. Почему это опасно также и в глобальном масштабе? Да потому, что невозможно в мире такое — у всех стран экспорт превышает импорт. У одних превышает, у других — нет. В мире это игра с нулевой суммой. Другие скажут, что я преувеличиваю роль Латвии в мире, однако какое государство тогда, когда существовал золотой стандарт и девальвация валюты казалась эффективным средством, первым подложило спичку к пороховой бочке, которая взорвала мир? Маленький Уругвай.

Философия благополучия

— Если мы тут живем лишь сегодняшним днем, спрошу: а что есть цель народного хозяйства?

— Формально отвечу, что в 1987 году так называемая комиссия Брунтланд при ООН сформулировала эту цель как долгосрочное развитие. Своими словами я бы сказал: благополучие для всех. Но не только материальное благополучие. В первую очередь материальное, но неменьшим фактором благополучия является то, что одним словом можно назвать “среда”. Это не только природа. Среда — это культура, мир, безопасность, общество, друзья. Все, что нужно человеку, чтобы он хорошо себя чувствовал. Конечно, и чистый воздух, и вода. Кроме того, важно подчеркнуть, что благополучие следует мерить не средними показателями, а учитывая неравенство, социальный разброс. Ибо если султан живет в шикарном дворце, а остальные — в картонных коробках, то среднее благополучие может получится весьма ничего. И чтобы сегодняшнее благополучие не обеспечивалось за счет завтрашнего. Сегодня обеспечим, а завтра придет время расплачиваться по долгам, и все рухнет. Так что цель — долгосрочное, устойчивое благополучие.

— Адекватно ли осознана эта цель в Латвии?

— Нет. Определенно — нет. Считается, что признак развития — больше денег. Все равно, каким образом больше. Хоть надувая спекулятивный пузырь. Слова “долгосрочное развитие” подменяются словами “долгосрочный рост”. Рост означает, что что–то становится больше. Развитие — что лучше. Мы хотим любой ценой стать больше. Станем ли мы от этого лучше, неважно. Однако цель экономики не может находиться в противоречии с целью жизни человека. А цель жизни, как метко сказал один мой студент, — это хорошо жить. Цель экономики — обеспечить эту жизнь.

— Насколько верно утверждение, что главным препятствием возрождения экономики является нехватка денег, ибо все еще продолжается репатриация финансов, отчего экономика делается малокровной?

— Я все–таки не считаю, что нехватка денег — это главное. Конечно, это препятствие, но самое существенное ли? Нехватка денег — препятствие для бизнеса быстрого роста. Создам предприятие, оно станет прибыльным, сколочу миллион, хорошо продам предприятие и возьмусь учреждать новое… На мой взгляд, мышление в мире все же будет меняться в пользу нового дизайна экономики. В западных странах оно уже меняется. Тут очень важен, как его называют, lifestyle–бизнес. Человек создает предприятие не для того, чтобы стать миллионером, а чтобы своим трудом, который ему к тому же еще и нравится, обеспечить себе и своей семье хороший достаток. Например, печь хлеб не для Латвии, а для своего села. Где это сказано, что малое предприятие должно становится большим? Конечно, в экономике должны быть и большие предприятия. Но армия не может состоять из генералов. Армия состоит из солдат. Если бы предприятия жизненного стиля, жизненного уклада возникли бы тут в достаточном количестве, это было бы надеждой. Бизнес быстрого роста действительно не может обойтись без долгов. А бизнес lifestyle может. Так что я бы сказал — не деньги самое существенное.

И нет ничего опаснее, чем утверждение, что Латвия не может обойтись без помощников извне. В какой–то момент — возможно. Но мозги–то компостируются таким образом, что без Всемирного банка, Валютного фонда, иностранных инвесторов, забугорных туристов, российских миллионеров мы сами ничего никогда не сможем. Так оно есть и так будет вечно. А коли так, то, возможно, латвийское государство и на самом деле не нужно?

Государство и финансовые рынки

— С другой стороны, для чего финансы, если они не выполняют своей функции? Если деньги структурных фондов ЕС никак не соберутся инвестироваться в производство, кредитные деньги МВФ туда нельзя вкладывать…

— Фактически этот же вопрос теперь задают Николя Саркози, Барак Обама и те люди, которые говорят, что финансовые рынки, которые создавались в начале XIX века и были нужны для аккумуляции капитала, в наши дни эту функцию потеряли. Бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт в своей статье (январь 2009 года) предложил очень сильно прижать финансовые рынки. Потому что они для экономики будто рак. Американцы обложили финансовый сектор налогами, ЕС тоже суетится…

Два века финансовые рынки хорошо играли свою роль, и спасибо им за это. Теперь они из катализатора начинают превращаться в помеху. Деньги есть лишь средство передела добра. А если деньги делаются деньгами, то это уже не добро, и спекулятивная экономика оказывается помехой.

— Вот “Единство” и “За лучшую Латвию!” считают, что за четыре года можно сделать экономику Латвии стабильной, современной, высокотехнологичной, выдающейся. Одни говорят: “За четыре года — рост ВВП на 20%.” Другие: “Выдающаяся малая экономика — при низких налогах за четыре года”. Что возможно реально?

— Подобные речи мы слышим раз четыре года. Наверное, они будут раздувать пузырь. Вряд ли получится. Будем надеяться, что Европа не позволит надувать здесь пузырь.

О краткосрочных шагах я уже кое–что сказал, а о долгосрочных слишком конкретно распространяться не хочется. Потому что надо подождать и поглядеть, что произойдет в мире. А там произойдут серьезные изменения. Хотя бы по увеличению роли государства в экономике. Тот же Гельмут Шмидт, а также специалисты Испании, США прогнозируют, что финансовый сектор фактически перейдет в руки государства. Мне это кажется не очень–то возможным, но я допускаю, что мир двинется в этом направлении.

В Латвии бизнес lifestyle мог бы покрыть 95% экономики. А большие предприятия были бы государственными. Полагаю, что в долгосрочной перспективе Латвия могла бы двигаться к такой модели. Но тут следует четкая оговорка — это возможно лишь при условии, если люди поверят государству. Если люди понимают, что такое государство, и не считают государством клептократов, которые у власти.