День памяти жертв геноцида латышского народа: научится ли Латвия помнить все 6

Крайне туманная формулировка, в особенности для молодежи. А чем же тогда этот день отличается, скажем, от 25 марта или 14 июня?

Берзини, Споргисы, Клявини…

Годы людей переплавили.
Перемололи. Прославили.
Перетряхнули. Расслабили.
И разделили их надвое
не по богам,
не по нациям,
не по семейным симпатиям,
а по фронтам и по партиям.
Кровью и вьюгами кашляя,
время спросило у каждого:
"Ты за кого?"
Роберт Рождественский, "Латышские стрелки"

Опасные предвестники

Недавно в издательстве Zvaigzne ABC вышло объемное историческое исследование — "Латыши на вершинах власти СССР. Иллюзии и трагедия: 20–30–е годы XX века". Не секрет, что последние пару десятилетий судьба латышской "ленинской гвардии" интересовала национальную историографию меньше всего — хотя по числу расстрелянных латышские большевики сурово обогнали, предположим, айзсаргов. Лучше поздно, чем никогда, — заполнение лакун исторической памяти пойдет на пользу всему социуму ЛР, заставит в очередной раз задуматься, как же тесно и трагично были переплетены судьбы России и Латвии.

Возьмем репрессированных до "большого террора" 37–38–х годов. Известно дело т. н. Трудовой крестьянской партии, сфабрикованное ОГПУ в 1930 году. Но мало кто знает, что одним из фигурантов этого чисто, казалось бы, русского "кулацкого" процесса был… Андрис Берзиньш. Прапорщик русской армии, сотрудник Наркомата земледелия и — первый муж всенародной любимицы Любови Орловой! Ему "повезло" — выпустили в 1947 году неизлечимо больным…
Советский философ Стен имел настоящее имя — Янис Стиенис. Профессор–теоретик классовой борьбы еще и руководил контрольной редакцией "Большой советской энциклопедии". Его взяли в 1933 году за подписание "платформы" Михаила Рютина, где личная диктатура Сталина осуждалась как антипартийная. Стен хотя бы знал, на что шел и за что сел. Ученого выпустили в 34–м, чтобы спустя 2 года арестовать вновь, а через год окончательно ликвидировать.

Репрессии против латышских большевиков начали набирать обороты после убийства главного ленинградского большевика Сергея Кирова 1 декабря 1934 года. Жена убийцы Леонида Николаева — Милда Драуле — была политэмигрантом из Латвии, а сам покушавшийся (физически и психически больной ревнивец) на партсекретаря незадолго до выстрелов в Смольном посещал латвийского консула. Того, на всякий случай, тоже свели в подвал — только в 40–м.

Кроме, собственно, М.Драуле и ее родственников, в 1935 году попали под каток такие, казалось бы, далекие от теракта люди, как зампред комиссии Госплана Ивар Смилга (в Гражданскую войну возглавлял Политуправление РККА), руководитель кинофотоархива Александр Даугелис–Дауге, деятель латышского театра "Скатуве" и издательства "Прометейс" Эдуард Шмитс–Биройс…
Но в то же самое время латышские чекисты продолжали занимать самые высокопоставленные позиции в отлаженной репрессивной машине. С середины и до конца 30–х сияла в зените кровавая звезда Леонида Заковского, начальника управления НКВД по Москве и заместителя наркома Ежова.

Настоящее имя — Генрих Штубис. Именно Заковский–Штубис разработал концепцию "национальных операций" — то есть репрессий по принципу принадлежности к определенной стране. Ну а автором "троек" (1–й секретарь комитета ВКП(б), начальник управления НКВД и прокурор), которые бес суда расстреляли в 37–38–м несколько сот тысяч человек, был не кто иной, как 1–й секретарь Западно–Сибирского крайкома, кандидат в члены Политбюро Роберт Эйхе. Его и самого уничтожат — только чуть позднее, в 40–м (не в связи с советизацией Латвии — по совпадению). При Хрущеве будет создан даже маленький культ товарища Эйхе — без упоминания его подлинных "заслуг", разумеется.

В 35–м же первый главком Красной армии Юкум Вациетис получает петлицы командарма 2–го ранга. Через 2 года из него слепят вожака тайной фашистской организации в армии. Заберут прямо с лекторской трибуны Военной академии.

Час пробил

23 ноября 1937 года народный комиссар внутренних дел СССР Николай Иванович Ежов потребовал от территориальных органов госбезопасности обобщить материалы по всем латышским учреждениям, организациям, творческим коллективам и местам компактного проживания свыше 150 тысяч латышей на территории Союза. 3 декабря начинается операция против "латвийского шпионажа": арестовать приказано всех фигурантов оперативного учета и разработки; всех политических эмигрантов и перебежчиков; участников культурного общества "Прометейс"; активистов Общества красных латышских стрелков и акционерных обществ "Продукт" и "Лесопродукт". Особое внимание уделялось зачистке стратегических предприятий. Но и в таком сугубо гражданском ведомстве, как Народный комиссариат совхозов, был разоблачен "латвийский шпион", пробравшийся аж на пост начальника Политического управления. Карл Кауфманис–Сомс прожил в камере только сутки — таковы были "интенсивные методы" ежовских костоломов.

Согласно переписи населения 1939 года, численность латышей в СССР сократилась на 23 тысячи человек. От 1/6 до 1/7 популяции — таких потерь не понесли даже земляки в Латвии. Эта цифра удивительно совпадает с данными из акта передачи НКВД от Ежова — Берии. В этом документе есть указание, что на 1 июля 1938 года было репрессировано 23 539 латышей.

Приговор был, как правило, одинаковым. В следующем году в лагерях насчитывалось 4 742 латыша, а в рядах Компартии Латвии на территории СССР числилось 2 670 человек. Насколько это мало, говорят цифры 1927 года, а именно — 13 336 коммунистов.

Чудовищная аномалия "большого террора" ударила рикошетом по советской политике в отношении Латвии спустя буквально пару лет. Стратегическая ситуация сложилась самым благоприятным образом — но уже не было тех кадров, которые могли делать все, а главное, всему верили. Впрочем, эту же печальную судьбу раздели практически — без исключения — прочие европейские компартии, представители которых оказались в то время в СССР. А вот товарищи с солнечной Кубы тогда в морозной Москве не проживали — вот, наверное, потому социализм там собственный и искренний. Красным латышским стрелкам бы точно понравился.

Но остается вопрос: какую бы судьбу красные латыши уготовили землякам, ворвись они на родину красным революционным авангардом? Какими бы были жертвы второй Гражданской?