Глупо актрисе спорить с режиссером

Общение
на манжетах

— Читая ваши интервью, я обратила внимание, что многие журналисты очень подобострастно общаются с вами. Как-никак — дочь Марка Захарова!

— Не заметила никакого подобострастия. Напротив, обычно ко мне приходят весьма доброжелательно настроенные люди. Бывает, что потом некоторые из них припечатывают меня какими-то чуждыми мне фразами, заголовками…

— Критики, да и не только они, бывает, улыбаясь вам в лицо, за спиной говорят гадости. Вы из тех, кто болезненно это переживает, или из тех, кто умеет этого не замечать?

— Знаете, есть такое выражение — “общаться на манжетах”. Да, вы можете говорить у меня за спиной все что угодно, но мы с вами на “вы”. Я считаю это самым главным — оставаться “на манжетах” при очном общении. Ну а в остальном — все и про всех говорят не очень приятные вещи. Ну и что? Главное, чтобы говорили. Я вызвала у многих сильный гнев, когда сыграла Офелию. Ну и хорошо! Плохо, когда не замечают.

— Но многие актеры и режиссеры впадают в депрессию от негативных рецензий.

— А зачем их читать? Читать прессу — не обязательно. Особенно всю подряд. Хотя это хороший признак, когда актер или режиссер остро реагирует на рецензии. Значит, он живой человек. Вот когда его не будет доставать мнение прессы — это уже плохо. А вообще любое противостояние негативным эмоциям, негативному отношению, которое обрушивается на нас ежедневно и отовсюду, штука сложная.

— Судя по тому, что вы говорите, — вы далеко не оптимист.

— На мой взгляд, в нашей жизни быть оптимистом очень тяжело. С одной стороны, информация про “птичий грипп”, про гибель людей в авиакатастрофах или еще где-то… С другой стороны, информация о глобальном потеплении… Все это пугает и не вселяет особой радости от того, что происходит в мире.

Ищи внутри себя

— Разве возможно длительное творческое развитие, если ты работаешь с одним и тем же режиссером?


— Конечно, если этот режиссер — Марк Захаров.

А если ты вдруг впал в творческий ступор — посмотри вокруг. Поищи внутри себя что-то неведомое тебе ранее. Походи по улицам и внимательно посмотри, что там происходит. А может быть, надо, чтобы болела душа? Большой актер — это обязательно большая личность. Да, наверное, для того чтобы вырасти в такую личность, надо не просто парить в воздухе.
Помните фильм “38 попугаев”? Там попугая подбрасывают вверх, и он парит, потому что летать не может. Такое парение длится пару секунд. А потом попугай падает, и все всё понимают. Так и с человеком. Надо самому уметь подниматься вверх, иначе все поймут, кто ты есть на самом деле и “с чем ты пирожок”. А воспарение, как у попугая, зритель просчитывает в сотую долю секунды. И все — ты становишься ему не интересен.

— О личной жизни говорить будем?

— А зачем? Актер должен быть тайной, иначе неинтересно смотреть на него в театре или в кино. Он уже все про себя рассказал. Надо, чтобы оставалось нечто непознанное. Интерес в недосказанности. И в плотно закрытой двери в твою личную жизнь. Но я, к сожалению, иногда бываю очень открыта. Это неправильно. Недавно я посмотрела фильм про Георгия Вицина, который в определенный момент отовсюду ушел, скрылся по каким-то неведомым дорожкам в какое-то свое пространство, к своим религиозным тайнам.

Перестал играть — уединился, как король Лир, в свой лес. И ему, наверное, там было хорошо. Я даже позавидовала…

— Так и вы вольны уйти в любой момент со сцены.

— На сегодняшний день я уйти не готова, а что будет завтра — неизвестно…


— Вы благополучный человек — я говорю о материальном благополучии?

— Да, у меня все хорошо. И я действительно благополучный человек, потому что на сегодняшний день все люди, которые мне дороги, — живы и здоровы. Я работаю в лучшем театре, у гениального режиссера. Я многому у него учусь, и сама возможность учиться именно у него — дорогого стоит. На сегодняшний день… (после паузы поправляет себя) на сегодняшнюю секунду — у меня все хорошо.

Я — человек
сентиментальный

— Когда вы смотрите трагедию или мелодраму — плачете?

— Да. Вот смотрела в Мастерской Петра Фоменко спектакль “Одна очень счастливая деревня”. Замечательный спектакль.
И я в прямом смысле слова вся урыдалась! Я вообще человек сентиментальный.
Знаете, у меня перед домом росло дерево, и там жила ворона. У нее родились воронята. И тут дерево спилили. Ворона так кричала, а я смотрела на нее и сначала страдала, что помочь ничем не могу, а потом подумала: да ладно, вороны ведь долго живут. И ворона вдруг так взглянула на меня, что мне стало не по себе, и я буквально прочла в ее глазах: “Ох измельчали люди, ох измельчали!” (Смеется.) Я думаю, человек должен жить страстями! Может быть, я не права, но надо уметь по-настоящему ненавидеть и любить, а все эти полутона в отношениях и чувствах… это неинтересно. Но если ты живешь страстно и мощно — тогда необходимо вырабатывать в себе и другое качество: умение властвовать собой. И вот тогда рождается на свет такая актриса, как Раневская.

— В процессе работы над ролью вы можете на полную катушку возненавидеть папу? Я имею в виду ненависть на почве творческих разногласий.

— Нет, нет и нет! У меня могут быть какие-то мелкие обиды на него, но я своего отца люблю. И люблю не за то, что он замечательный, гениальный режиссер, а за то, что он есть. За то, что он — мой отец. Да и вообще. Глупо актрисе спорить с режиссером. Особенно с таким, как Захаров. Жираф большой — ему видней. Он, как никто, чувствует время, у него удивительный слух, вкус… И все мои обиды на него — это очень мелко. Потому что всего этого может больше не быть: ни этого театра, ни этой улицы… Или вам кажется, что мы будем жить вечно? Кстати, к вопросу о вечности и вечных ценностях. Недавно к нам в театр пришла молодая актриса, во время репетиции ей сказали что-то про Раневскую, и она спрашивает: “А кто это?” Я была потрясена.

— Ну, зря вы так, может быть, она сама будущая Раневская — зачем ей знать о своем прообразе? Это я гипотетически предполагаю.

— Нет! Надо знать все о своем прошлом. Надо помнить своих предков. А то мы манкуртами станем.

— Вы могли бы представить себя в другой профессии?

— Это невозможно. Я актерский ребенок, нанюхавшийся закулисных опилок, сбрендивший от любви к сцене. У меня такая группа крови, которая не позволяет не выходить на сцену.

— В разговорах с журналистами вы часто повторяете, что трусливы.

— Да. Однажды мы с родителями поехали в Болгарию, и там было дерево, куда мне хотелось залезть. Папа с мамой меня всячески подталкивали: “Ну, влезь, влезь…” А я так и не влезла. Шла мимо болгарка, увидела эту картину и сказала: “Эх, страховница”. Вот. Так я и осталась страховницей… Я многого боюсь. Боюсь поздно вечером ходить по нашим улицам. Иногда пугаюсь каких-то лиц. Пугаюсь негативной информации, которая идет со стороны.

— Кроме театра, что у вас самое ценное в жизни?

— Не скажу…

— И последний вопрос. Он связан с Новым годом. Какие вы любите дарить подарки?

— В наступающий год Собаки я бы подарила каждому ребенку, мечтающему о животине, — собаку, которая бы почти не лаяла и все время виляла хвостом.

www.ng.ru (интервью публикуется с сокращениями)