Война глазами 9-летней девочки 4

Алла Петровна Орешникова элегантна и безумно обаятельна, как, впрочем, и положено настоящей «француженке». В течение тридцати лет она проработала преподавателем французского языка в Даугавпилсском высшем военно-инженерном училище, а последние 5 лет возглавляла кафедру иностранных языков.

Когда началась Великая Отечественная война, Алле Петровне было 9 лет – сознательный возраст, в котором ребенок многое помнит. Но вряд ли мы ознакомились бы с воспоминаниями Орешниковой, если бы не вмешался случай, после которого она решилась все записать…

Когда Алла Петровна гостила у одной из дочерей, которая живет на Мальте и работает в Русском центре науки и культуры, ее попросили выступить перед учениками и поделиться своими воспоминаниями. Ее рассказ, затаив дыхание, слушали не только дети, но и родители, которые после встречи справедливо заметили: «Почему Вы не напишете свои воспоминания и не опубликуете их?».

«Нашему городу.» повезло, что последнее время, как шутит Алла Петровна, она «подсела» на нашу газету. Прочитав рассказ Игната Игнатовича Шимкуна о его военном детстве, она принесла свои воспоминания к нам в редакцию, разрешив их публикацию в сокращенном варианте.

Словно было вчера…

Когда началась война, мне было 9 лет, но я помню, все, как будто это было вчера. Мы поехали к бабушке в Дзержинск, чтобы встретиться с родными. К бабушке в отпуск приехал вместе с семьей и мой дядя, танкист.

Помню воскресенье, 22 июня. Сообщили, что по радио выступил министр иностранных дел Молотов. Мы все высыпали на улицу, у репродукторов собрались толпы народа. И тут мы узнали о вероломном нападении на Советский Союз. Мой дядя, Иван Иванович Панков, тут же отправился на вокзал, чтобы узнать, когда ближайший поезд. Он спешил вернуться в Брест, где стояла его воинская часть. Жена дяди уговорила мужа, и они вместе с дочкой поехали с ним. Думали, что произошел небольшой инцидент. Добравшись до Минска, дядина жена вместе девочкой две недели возвращалась домой, а дядя поехал дальше в часть. В первых боях он был тяжело ранен. Долго лечился в госпитале. Затем его направили на учебу в Бронетанковую академию в Москве. В 1944-м, когда он учился на 3 курсе, их всех сняли с учебы и отправили в Польшу, где шли тяжелые бои. Дядя погиб под Белостоком, он был капитаном и командовал танковой колонной. Ему было всего 24 года.

Мой папа был кадровым военным. Его призвали еще в 1939 году, и он участвовал в Финской войне. Был ранен. Домой папа приезжал только на побывку.

Что было самое страшное для нас, детей? Голод и холод. Особенно самые голодные годы – 41-й, 42-й. До сих пор боюсь выбросить хлебный кусочек. Моя младшая сестренка, ей было 2 года 4 месяца, умерла от голода. Мама ходила в соседнюю деревню и меняла вещи на муку и картошку, чтобы хоть как-то прокормить нас. Было очень голодно.

После разгрома немцев под Москвой наступило затишье, и мама попросила папу выслать нам вызов. Мы тогда жили в Богородске Горьковской области. Папа после тяжелого ранения тогда служил в Армавире Краснодарского края. В марте 42-го мама, я и братишка поехали к папе.

«Не смотрите!»

До Армавира мы добирались 2 недели. Это было страшно. Сменили 3 поезда. Сначала ехали в эшелоне с ленинградскими блокадниками. Насмотрелись, как они умирали в дороге. Пережив блокаду, они умирали от переедания. Для ленинградцев на каждой станции были организованы обеды, но людям казалось мало. И они у станционных торговок покупали или меняли на вещи вареную картошку, огурцы, сало. Ели и не могли остановиться, хотя их предупреждали. Умирали от переедания у нас на глазах. Мы видели, как их выносили из поезда.

С нами ехал профессор одного из ленинградских институтов. Он всем говорил: «Не ешьте, не ешьте много. Даже обед, который вам дают, весь не ешьте!». Но люди не могли остановиться. Мама его спрашивает: «Как Вам удалось выжить?». Он ответил: «Я выжил за счет своих собак и кошек. У меня было 2 кошки и 2 собаки. Их съел».

Этот эшелон с ленинградцами пошел на восток, а нам нужно было ехать на юг. Нас высадили в Сталинграде. Мы очень долго сидели на узлах на вокзале, ждали, пока нам разрешат куда-то сесть. В конце концов, посадили нас в санитарный поезд, который вез раненых. Конечно, нас в вагон не пустили, и мы три дня ехали, сидя на своих узлах в холодном тамбуре, прижавшись друг к другу. Тут тоже насмотрелись: крики, стоны. Постоянно выносили трупы – раненые умирали. Когда медсестры выносили в тазах отрезанные руки, ноги, мама нам все говорила: «Не смотрите! Отвернитесь!». Все это и сейчас стоит перед глазами.

В Армавир и дальше

До Армавира мы добирались в теплушке, вместе с солдатами в военном составе, который шел на Кавказ. Ребята – молодцы: уступили место на нарах, хлебушка нам давали и песни пели. В Армавире мы нашли квартиру, которую снимал папа, расположились. Приехали – а на улице тепло, все цветет. Мы – в зимней одежке, стоптанных валенках. У нас с братом мешки за плечами: у него – с игрушками, у меня – с учебниками. Папа был на службе. Мама пошла на базар, пришла такая счастливая, что купила муку, подсолнечное масло: «Сейчас, дети, будем что-нибудь печь и кушать!.

Я пошла во 2-й класс, окончила его с одной четверкой, остальные были «пятерки». В диктанте одну ошибку сделала: слово «иней» через «и» написала.

А потом немцы начали наступление на Кавказ. Помню, среди ночи приехал грузовик, нас погрузили и повезли на вокзал. Семьи военных вывозили в первую очередь – немцы их расстреливали. Соседи кричали: «И нас возьмите, и нас возьмите!». О папе мы ничего не знали. Нас хотели отправить в Красноводск на пароме через Каспийское море, но женщины взбунтовались. Фашисты рвались к бакинской нефти и сильно бомбили Каспийское море.

Помню, только мы отъехали от узловой станции – и остановились. Нам сказали выйти из вагонов и лечь в поле. Налетели немецкие самолеты и стали бомбить эшелон, хотя на вагонах были красные кресты. А потом они расстреливали нас из пулеметов. Мама легла на нас и прикрыла своим телом. К счастью, показались наши «ястребки».

Так мы добрались до Нальчика, где встретили папу. Он рассказал, что со своим отрядом должен был организовать эвакуацию госпиталей из Пятигорска. Когда немцы подходили к городу, городское начальство сбежало, бросив раненых на произвол судьбы. Раненые ползли по дорогам, кто-то ковылял на костылях. Их крики и стоны были далеко слышны…

Жили в деревнях, пока не добрались до Тбилиси.

«Мамочка, дай хлебушка!»

Нынешняя молодежь спрашивает: «Что такое голод?». А я вспоминаю Тбилиси, когда мама собиралась в магазин за хлебом, а мы с братишкой просились, чтобы она взяла нас с собой: «Мама, мы с тобой пойдем!». На обратной дороге мы этот хлеб съедали, потому что он был теплый, так вкусно пах, и так хотелось есть… А мама не могла нам его не дать, мы так просили: «Мамочка, дай хлебушка!». Приходили домой, ничего почти не было.

А еще помню, как в 1942-м было очень голодно. Даже военных кормили плохо. Папа приходил со службы и приносил свой ужин, который не съедал. Какое-то жидкое пюре с кусочком селедки… Так 5-летний братишка просыпался в 3 часа ночи, чтобы съесть папину пайку, настолько ему хотелось есть. Он просыпался от голода, услышав, что пришел папа и принес баночку с ужином. Все время хотелось есть.

Полегче стало после 43-го.

Весна 45-го

Пришла весна 1945 года. С утра 9 мая все говорили, что война закончилась. Когда по радио сообщили о полной капитуляции, люди ликовали на улицах. Все кричали, радовались, обнимались и целовались. Такое никогда не забудешь.

В Тбилиси было много госпиталей, и мы, дети, ходили к раненым, пели им песни, читали стихи, носили цветы. Многие из них плакали, а один раненый подошел ко мне, погладил по голове и сказал, что немцы расстреляли всю его семью, в том числе и дочку моего возраста. А потом протянул мне две конфеты – «подушечки». Я старалась держаться и не заплакать….