Ликвидация аварии на ЧАЭС: воспоминания даугавпилчанина 5

Мы встретились с Виктором в его доме, расположенном на берегу Даугавы. С его веранды открывался потрясающий вид на реку. Говорят, дома похожи на своих хозяев. Не знаю, как у других, но дом Виктора точно соответствует этому утверждению: светлый добрый и гостеприимный. Как с Виктором и его семьей общаться в радость, так и возращаться в дом Ильиных хочется вновь и вновь. Здесь впервые довелось услышать искренний, без злобы и смакования «душераздирающих подробностей» рассказ о чернобыльской трагедии, и, не побоимся этих слов, о беззаветном героизме простых людей.

Как признается Виктор, у него нет озлобленности, ведь для православного русского человека характерно смирение и терпение.

«Я - чернобылец и по жизни, и по работе. Как сказал мой друг, «смысл жизни – достойно нести свой крест. Мой крест – быть ликвидатором», - говорит о себе Виктор Ильин.

Чернобылец по жизни и по работе

Виктор родился в семье гидростроителей. Его родители, как было принято у многих, работали на комсомольских стройках. Они участвовали в строительстве Красноярской ГЭС, Черкейской ГЭС на Кавказе. Отец работал на шахтах в Донбассе.

В 70-е, когда Виктору было 14 лет, Ильины из Дагестана переехали в Припять – поселок атомщиков-строителей и эксплуатационников, что находился в 3-х с половиной километрах от самой станции. Сначала глава семьи работал на строительстве станции, потом на ее эксплуатации.

Здесь, в Припяти, Виктор закончил школу, потом учился в Киевском геологоразведочном техникуме. Из поселка ушел в армию, сюда же вернулся и устроился работать на станцию. Мама болела и просила сына оставить геологию и вернуться домой.

Тут как раз закончили строить и вводить в эксплуатацию 3-й и 4-й блоки станции, начали набирать персонал. Шла весна 1980 года. При станции были организованы специальные учебные курсы. Собрались человек 60 «армейцев»: тех, кто отслужил в армии. Кто-то выбрал профессию реакторщика, Виктор же со своими друзьями, закончив курсы, стали работать в химическом цехе по обеспечению водно-химического режима работы реактора.

«В нормальном режиме со станции ни капли пара, ни капли воды не должно выбрасываться в окружающую среду, - Виктор объяснял, чем занимался на станции. – Вода имеет замкнутый цикл и в процессе эксплуатации накапливает радиацию. У нас стояли порядка 15-ти очищающих установок, пройдя которые вода практически превращалась в дистиллят и опять возвращалась в систему. В этом заключалась наша работа. Нас еще называли «химиками».

26 апреля 1986 года

«В этот день я как раз «отсыпался» после ночной смены, после которой у нас был один день «отсыпной», два – выходных, после чего мы вновь выходили на работу, - вспоминает Виктор. – Утром мне нужно было идти на тренировку – я занимался боевыми единоборствами. Было очень жаркое безоблачное утро, непривычное для апреля. Где-то стояло под 30 градусов. Когда шел по улице, обратил внимание, что все дороги поливают водой машины. Это было не в диковинку, у нас так было все время. Наш городок был очень чистым. Но на этот раз вода была с пеной от применения моющих растворов, чего никогда не было. В воздухе висел запах гари. Тогда мобильников не было, и обо всем узнавали не так быстро. Но от наших ребят, которые дежурили во время аварии, начала доходить информация о том, что произошло. Станция была недалеко. Я жил в 9-этажке, рядом стояла 16-этажка, в которой жили мои друзья. Мы залезли на крышу 16-этажки и смотрели в бинокль, как над реактором поднимается дым. Собственно, самого ректора – огромного бетонного куба-здания – уже не было. На следующий день после аварии было объявление по местному радио. Предупредили, чтобы на улицах без необходимости не появлялись, детей не выпускали. А через день эвакуировали весь поселок.

В современных условиях так бы не прошло. Все делалось бесплатно. Весь мир за нас переживал. Сначала нас развезли по соседним полесским селам, расположенным не менее чем в 30 км от станции. Там жил прекрасный народ. «Полешуки» встречали нас с автобусов, как во время войны беженцев. Расхватывали и ругались между собой, чтобы нас разобрать по избам. Хотя уже и знали, что мы опасны. Но не боялись. Стелили нам чистые постели, кормили, поили.

Потом кто-то отправлялся к родственникам, кто-то в различные регионы Союза. Принимали в любом городе, выдавали денежную компенсацию, давали одежку.

Конечно, осталась боль, что загублен такой город. Такие красивые места были. К нам в Припять вся киевская верхушка приезжала на рыбалку, за грибами, просто отдохнуть. Мы из Припяти пили воду и не кипятили ее, настолько она была чистая. Там было все, за чем люди сейчас едут на Сейшелы».

3 года своей «войны»

«Мы не были готовы к такой аварии, - Виктор продолжает свой рассказ. – Первое время даже не знали, что делать со взорванным реактором. Его с вертолетов засыпали песком, в него сыпали свинцовую дробь, чтобы забить жерло, из которого поднимались столбы горячего дыма и пара. Я не думаю, что кто-то злонамеренно скрывал информацию. Ее просто еще не было. У нас поначалу даже не было дозиметров, поначалу мы ходили с индивидуальными кассетами, рассчитанными на слабую дозу. Потом уже появились армейские.

Радиация была очень высокой – люди выгорали мигом. Работников разослали по разным атомным станциям Союза и по мере необходимости вызывали. Я поехал на Южно-Украинскую АЭС возле Николаева. И уже в мае на смену выгоревшим меня вызвали. Я вернулся на станцию и начал работать. Мы, как сотрудники станции, хорошо владели обстановкой, знали, где какое находится помещение, где какое оборудование. Со всего Советского Союза нагнали призванных через военкоматы ребят – «партизан», как мы их называли. Эти 30-40-летние мужики ничего не знали и по своей наивности могли быстро облучиться. Мы для них были проводниками, дозиметристами, руководителями дезактивационных работ. Шла консервация разрушенных 4-го и 3-го блоков – нужно было отсечь грязные, зараженные зоны. А через год началась подготовка к пуску 3-го блока. Вот так три года - с 1986 по 1989 год – я работал на ликвидации. «Партизаны» держались в основном 2-3 месяца, а многие еще быстрее выбирали свою дозу, и их возвращали домой. Например, мои товарищи ныряли в бассейн под реактором, чтобы открыть задвижки. Посылать «партизан», которые не знали, где они находятся, значит, обрекать их на смерть. Люди проявляли чудеса мужества».

Жизнь «после»

«После аварии моего отца эвакуировали в Даугавпилс, - отвечая на вопрос, как он оказался в Даугавпилсе, говорит Виктор. – Когда период ликвидации закончился, я приехал к отцу. После работы на станции больше в Припять не возвращался. Для меня это сродни прийти на могилу покойного. Мне еще повезло – я живу. Многих из моих коллег уже нет в живых, кто-то стал инвалидом. В чем причина аварии в Чернобыле? Я придерживаюсь официальной точки зрения. Это был человеческий фактор, но не по вине операторов, а по вине администрации. Проводился рисковый эксперимент, по слухам хотели к 1 Мая отрапортовать об удачном проведении нужного и полезного опыта. Но были отключены все блокировки…Советский реактор был очень простой и примитивный, как детские кубики. И, если не совать нос куда не нужно, как в бабушкину мясорубку, все будет работать. На станции работали очень высококвалифицированные кадры – выпускники Бауманки, МФТИ, обладающие практическим опытом».

В нашем городе Виктор женился. Семья у него получилась не только замечательная, но и интернациональная. Сам Виктор по отцу – финн, его деда, как финского «шпиона», расстреляли в 37-м, жена Этелла – венгерка, дочь Габриэлла - архитектор, вместе с Ремусом, мужем-австрийцем, живет в Вене. Сейчас молодые гостят у родителей.

«Время ликвидации аварии мы, кто жил в Припяти и работал на станции, называли «войной». У каждого поколения своя война: гражданская, коллективизация, Отечественная, Афган. У нас – Чернобыль, когда жизнь разделилась на жизнь «до» и «после войны». Во время «войны», когда мы оказались в экстремальных условиях, советские люди проявили свои лучшие качества. Взаимовыручка, помощь друг другу и семьям были привычными. Мы не думали, где будем жить, как зарабатывать. Страха за будущее не было. Как не звучит это высокопарно, мы шли, потому что, если не мы, так кто?».