Русские Латвии: вчера и сегодня 2

Русские – народ коллективистский, а латыши относятся к представителям индивидуалистической культуры. Для русских ценностью является справедливость, а для латышей – подчинение закону.

По традиции обсуждение национальных вопросов в Латвии всегда происходит очень эмоционально, каждая из сторон излагает свои аргументы, не пытаясь вникнуть в доводы оппонента. Что, безусловно, не способствует ни взаимопониманию, ни возможности решить проблему, ни даже попытке эту проблему осознать.

На этом фоне выделяется книга “Идентичность латвийских русских: исторический и социологический очерк”, изданная при финансовой поддержке секретариата министра по особым поручениям по делам интеграции общества. Авторы исследования Илга Апине и Владислав Волков анализируют всегда актуальный для Латвии “русский” вопрос исключительно с научной точки зрения, выводы ученых не определяются политической ангажированностью или зашоренностью. И это делает их оценку ситуации по-настоящему интересной.

Какой у вас архетип?

- Можно ли говорить о том, что различия в психологии, мировоззрении и мировосприятии русских и латышей складывались исторически? И о том, что эти различия в какой-то степени лежат и в основе нынешних латвийских межнациональных проблем?

Илга Апине: – Мы не писали историю русских. Мы пытались проследить, как исторически складывалась идентичность русских Латвии и как она видится сейчас. И, конечно же, первый круг различий – это чисто психологические различия между двумя народами. Принято считать, что русские являются коллективистским народом, а латыши относятся к представителям индивидуалистической культуры. Нельзя не отметить и то, что для русских ценностью является справедливость, иногда абстрактная, а для латышей, живших под влиянием протестантства, ценностью является подчинение закону. Вне зависимости от того, справедлив этот закон или нет, нравится он или нет.

Это т. н. архетипичное поведение русских и латышей в какой-то степени сказывается и сегодня, например, в отношении русских к натурализации. Многие из них рассуждают примерно так: нечего рваться в это гражданство, надо ждать, когда изменят закон и всем дадут синие паспорта.

Второе важнейшее отличие состоит в том, что латыши живут на своей исторической родине и выбора места жительства у них фактически нет – кроме эмиграции, скажем, в Ирландию. А у русских, как у диаспорного народа, всегда есть выбор – между этнической исторической родиной и местом проживания.

Но мы совершенно не драматизируем эти различия в поведении, потому что люди живут вместе, притираются друг к другу, учатся друг у друга. Тем более что история общения русских и латышей в Латвии является очень длительной.

- А вы делите русских на коренных русских – староверов, которые жили в Латвии в течение столетий, и тех, кто приехал сюда позже?

И. А.: – Мы показываем, что вся история русских Латвии началась со староверов, они поразительным образом сумели сохранить свою идентичность в течение долгих лет. А беда русских Латвии состоит в частности и в том, что здесь было мало русской гуманитарной интеллигенции. Круг людей, понимающих ценность местной русской культуры и пытающихся ее восстановить, всегда был крайне узок.

Владислав Волков: – Старообрядческая идентичность является самым ярким, символическим проявлением местной русской коллективной идентичности. Во многих научных работах латышских ученых позитивное восприятие русских связано в основном со староверами. Но в XIX веке в Латвии складывается очень интересный пласт русской культуры, не связанный со старообрядчеством. Это еще один слой русской коллективной идентичности – круг достаточно образованных людей, горожан, связанных с Россией, с русскими литературными журналами, с Европой, с философскими и социологическими течениями того времени. После провозглашения независимости Латвии в 1918 году слой русской идентичности составляли эмигранты из России и русские, оставшиеся жить в Латвии после имперских времен. Это был хоть и небольшой, но очень интересный культурный слой.

И. А.: – Это были люди, которых сегодня принято называть средним классом. Особенных богачей среди них не было. Но это были очень интеллигентные люди, читавшие газету “Сегодня” и посещавшие театры.

В. В.: – Каждая новая эпоха в Латвии приносит новые наслоения русской коллективной идентичности, но прослеживается и определенная преемственность.

Что может меньшинство?

- Учитывает ли этнополитика латвийского государства архетипические особенности русских?

В. В.: – Проанализировав достаточное количество латвийских законов, нормативных актов, книг и статей латышских авторов, я пришел к выводу, что латвийская этнополитика, а также латышское общественное сознание в целом в отношении интеграции русских Латвии придерживается модели индивидуальной интеграции. То есть существуют латвийское национальное государство и представители национальных меньшинств, которые интегрируются в латвийское государство индивидуальным путем и добровольно. Причем общество вовсе не требует от человека акцентирования связей с этническим меньшинством. Это общее стратегическое направление развития всего европейского и мирового либерализма.

Но после 1991 года в Латвии, на мой взгляд, складывается очень интересная ситуация. Местные русские – будь то старообрядцы или люди, приехавшие сюда в годы существования Советского Союза, или представители других групп русского населения – начинают формировать достаточно сильную коллективную этническую идентичность, прежде всего как лингвистическую идентичность. И они начинают искать пути в латвийское общество не только на индивидуальном, но и на коллективном уровне.

То есть русская община пытается структурироваться: на самодеятельной и добровольной основе создается целый сегмент гражданского общества (средства массовой информации, частично – частное образование и значительный сектор предпринимательской жизни, профессиональная культура), который функционирует на русском языке.

И здесь возникает определенное противоречие. Латышский дискурс в основном в отношении меньшинств опирается на принцип индивидуального участия представителя меньшинства в жизни государства и общества. А в реальной жизни складывается достаточно сильная коллективная идентичность меньшинства, сформировавшая важнейшие элементы латвийского гражданского общества.

Что с этим сделать? Программа интеграции не дает ответа на этот вопрос. Мне кажется, что именно этот вопрос является одним из самых важных в латвийской этнополитике. И одним из самых главных вопросов существования русских в Латвии.

Хотя, конечно, в рамках либеральной традиции существует очень сильное отторжение признания коллективной идентичности меньшинств: если мы строим национальное государство, если мы строим единое гражданское общество, ни в коем случае нельзя допускать сегментацию гражданского общества по этническим, религиозным, культурным признакам. Иначе обществу грозит раскол. В своем разделе книги, кстати, я показываю, что фетишизация частью русской общины коллективной лингвистической идентичности в ущерб ценностям гражданского общества приводит к такой самосегрегации и маргинализации.

- А правомерно ли называть меньшинством русских, составляющих в Латвии едва ли не половину населения, и представителей других национальностей, численность которых не превышает нескольких тысяч человек?

В. В.: – Меньшинство – это не арифметическое и не статистическое, а социологическое и политологическое понятие. Нация – это социальная общность, обладающая всеми правами – на самостоятельную экономическую, политическую, духовную жизнь, на самоопределение. Национальное меньшинство является социальной общностью, и спектр его социальных притязаний по сравнению с нацией сильно ограничен. Меньшинство не имеет права на политическое самоопределение, не имеет права навязывать свой язык всему обществу. Хотя спектр прав меньшинств и зависит от исторического и политического контекста.

Есть люди, которые не принимают для русских статус меньшинства, они говорят о странообразующей общине, которая, как и нация, обладает всем спектром социальных притязаний. Но я такой подход не воспринимаю и не могу согласиться с тем, что мы, русские Латвии, можем в историческом, политическом, культурном и интеллектуальном плане претендовать на статус такой общины. Считаю, что это тупиковый путь взаимоотношений русских и латышей, который приведет, с одной стороны, к радикализации общества и может разрушить государство, а с другой – не способствует модернизации русского меньшинства в Латвии.

- Но ведь в Латвии фактически существует двухобщинное общество?

И. А.: – Такое общество мы унаследовали.

В. В.: – Согласно нашим – и не только нашим исследованиям, за 15 лет коллективная идентичность русских в Латвии укрепилась. Например, если мы возьмем самое крупное исследование 90-х годов “На пути к гражданскому обществу”, то увидим, что респонденты делятся только на граждан и неграждан. То есть этнический аспект в этой работе не учитывался. Но практически во всех исследованиях, проведенных после 2000 года, ученые пытаются находить различия на этническом уровне. Сегодня латвийскую экономику, предпринимательскую культуру, социальную стратификацию, проблемы равенства и неравенства, коммуникацию не понять, если не анализировать этнические отличия. Это значит, что латвийские ученые фактически признают эти отличия и тем самым и сформированность русских как меньшинство.

Но даже сильная русская коллективная идентичность все равно оказывается слабее, чем латышская идентичность. И я еще раз подчеркиваю – на мой взгляд, русское меньшинство ни в коем случае не должно игнорировать либеральный – то есть индивидуальный! – путь интеграции в латвийское общество. Дело в том, что русская идентичность не обязательна в Латвии, в том смысле, что она не задается законами. Она может опираться только на индивидуальный выбор русских людей. Вообще для русских существует достаточно объемный выбор ценностей, важных для конструирования собственной идентичности. Как говорил известный британский социолог Зигмунт Бауман, “идентичность – это не дефицитный товар”.

И. А.: – Помните строки из Юрия Левитанского: “Каждый выбирает по себе – женщину, религию, дорогу”.

В. В.: – Как это ни парадоксально, но повышение качества русской общины зависит от индивидуальных усилий каждого человека.

Долгий путь к интеграции

И. А.: – В своем исследовании мы затрагиваем тему сложности интеграции. Мы акцентируем, что русские в начале 90-х годов пережили социальную катастрофу – они потеряли свою социальную нишу и прежнюю социальную идентичность. Этот процесс коснулся и латышей, но русским пришлось особенно тяжело. Имели место и всплески русофобии, о которых мы как-то стесняемся говорить.

В исторической части книги мы показали отношение известных латышских авторов к местным русским – в целом осторожное. Но, например, такие известные общественные деятели, как Маргерс Скуиньш и Микелис Валтерс, которых ну никак не вычеркнешь из истории Латвии ХХ века, не видели в русских своих союзников. Особенно больно их задевало равнодушие образованных русских к латышской культуре, и в этом они видели трудности сближения. И хотя это относится к началу XX века, что-то эти авторы угадали.

- Скоро секретариат министра по особым поручениям по делам интеграции общества официально представит новую программу интеграции в Латвии. Как вы в целом оцениваете этнополитику в Латвии?

И. А.: – Весьма критически. Я все время пишу и говорю о том, что латвийские законы не способствовали адаптации русских. Конечно, можно объяснить исторически, почему эти законы были приняты именно в таком виде, но адаптации русских они не способствовали.

В. В.: – Программу интеграции нужно дополнить следующим положением: латвийское общество – это общество, в котором сильна не только индивидуальная связь между человеком и государством, человеком и гражданским обществом, но и общество, в котором существует позитивное отношение к самодеятельности меньшинств, к общинному принципу, к их коллективной идентичности. Важен дифференцированный подход к различным подгруппам к этническим меньшинствам. Так, в западной политической социологии этническую интеграцию связывают главным образом с эмигрантами. А на представителей национальных меньшинств, которые по рождению были гражданами государства, не совсем правильно распространять стратегию интеграции, ориентированную на мигрантов. Иначе получается довольно странная ситуация: те граждане, которые относят себя к национальным меньшинствам, выступают исключительно объектом воздействия государства. На мой взгляд, такое понимание объекта интеграционной политики противоречит либеральным принципам гражданского равноправия.

И. А.: – Это идея мультикультурности. Отмечу и то, что из новой редакции программы исчезло то положение, которое не принимали русские – о том, что интеграция может происходить только на базе латышского языка. Но это была бы ассимиляция. Главное для интеграции – общие ценности, а позиции латышского языка как государственного известны.

- Общие ценности – это и отношение к истории. Не думаю, чтобы русские и латыши в обозримом будущем придут, например, к общей оценке Второй мировой войны.

И. А.: – В этом исследовании я отмечаю, что русским трудно воспринять идею оккупации, потому что они соотносят ее с собственной судьбой. За это на меня уже обрушилась “Латвияс Авизе”. Хотя я только объясняю, почему русским психологически трудно принять идею оккупации. Нельзя настаивать на немедленном принятии тех или иных положений всеми, для этого нужно время.

В. В.: – Хотелось бы, чтобы по вопросам истории была бы более слышна в обществе позиция специалистов, профессиональных историков.

Ина ОШКАЯ