Главный «стратег» уходящего президента объяснил, почему в стране все не так 6

— Что г–н Затлерс будет делать после 7 июля?

— Думаю, озвучит новое политическое предложение избирателям по поводу того, как развиваться стране.

— То есть господа из "Единства" с предложением Затлерсу возглавить их список отдыхают.

— Это то, что происходило 20 лет в латвийской политике — появляется популярное лицо и его зовут "присоединиться": "У нас большая палатка, много еды, выпивки". Может, это хорошо, когда люди собираются на пикник, но в политике… Чтобы делать такие предложения, нужно иметь конкретные программы и идеи — а их нет.

— Но в марте этого года в интервью "Деловым вестям" вы говорили, что у нынешней коалиции есть кредит доверия. Который, по–вашему, позволял ей, например, начать с избирателями непростой разговор о пенсиях. А в мае кредит доверия был потерян настолько, что пришлось распускать сейм. Что произошло?

— Не могу говорить за президента, объясню, как они потеряли этот кредит в моих глазах. Мы ожидали, что проблемы с пенсиями начнутся в 2017–2018 годах. Просто потому, что закрывается демографическое "окно": число пенсионеров растет, работников — сокращается. Перепись показала, что мы были очень оптимистичны. В стране не набирается и 2 миллионов, а значит, отсюда уехало на 100–150 тысяч молодых работников больше, чем мы ожидали. "Окно" закроется раньше — уже через пять лет. Ведь уже сейчас пенсия на уровне прожиточного уровня — 176 латов, а у многих и меньше. Что ж, результаты переписи давали шанс начать серьезный разговор на эту тему. Но что заявило на голубом глазу правительство? "Мы индексируем пенсии". Это совершенно неадекватная, страусиная реакция. Как вы индексируете, если пенсии первого уровня платятся за счет налогов с работающих, а работающих становится все меньше? Это значит, что правительство недееспособно, что выработать стратегию для страны оно не в состоянии.

— Вы давно говорите, что "Центру согласия" место в правительстве. При этом были одним из инициаторов указа о роспуске сейма, формальным поводом для которого стал отказ депутатов разрешить обыск у Шлесерса. Вас не смущает, что "ЦС" при этом голосовал как раз против обыска?

— Смущает. Но меня еще больше смущает, что латвийская политика 20 лет строилась на принципе абсолютного исключения 25–30 депутатов из политической системы. Это нездоровая ситуация. А конкретное голосование? Тут возможны две версии. Они загнаны на одну оппозиционную скамью с олигархами — вот и проголосовали солидарно. Или они просто сгнили, коррумпировались. Проверить можно, только дав им возможность показать свою компетентность — когда русский министр сельского хозяйства пойдет разговаривать с латышскими крестьянами. И такой тест абсолютно необходим.

— Еще одна из ваших идей: в политику должно прийти поколение 20–30–летних. Но не знаю, как вы, а мы это поколение уже видим и обоняем — в лице "Visu Latvijai!". И запашок не то чтобы очень…

— Я бы не обобщал. Я преподаю в рижской Стокгольмской школе, у нас русских и латышей среди студентов 50 на 50. И эти проблемы…

— Минуточку, так вы судите о 20–летних по контингенту Стокгольмской школы? Но нормально образованные 20–30–летние люди предпочитают зарабатывать вне политики. А в политику "вплывает" личный состав "Visu Latvijai!".

— Знаете, у нас за 15 лет работы уже более 1000 выпускников, со многими я общаюсь. Так вот, конечно, этим людям надоело, что им каждый день нужно делать этический выбор.

— Коррупция, взятки, откаты?

— Именно. Их уже до печенок достало, что весь бизнес в стране построен на коррупционных связях. Что делать? Можно уехать, можно наступить на горло собственной морали. А можно попробовать изменить среду через политику. Они мне так и говорят: я понимаю, что за 4 года много упущу в бизнесе, но если получится сделать правила игры более честными, то потом я все равно отыграю свое.

— Запрос на честные правила игры бизнес должен был бы сформулировать лет 10 назад. Но ведь не сформулировал же — почему?

— Потому что это поколенческая вещь. У нас в 1990–е бизнес делался не на предпринимательстве в классическом смысле, а на перераспределении уворованного государственного имущества. И законы писали с точки зрения как лучше своровать, писали их не очень умные люди — да, да, не надо переоценивать тех, кто делал "бизнес" в позднесоветские годы. Это не "талантливые бизнесмены", а просто люди, имевшие административный ресурс и хорошо его использовавшие. Вот они и определили бизнес–среду в Латвии на 20 лет. Но уже выросло новое поколение бизнесменов, которым этот "коррупционный стиль" поперек горла и которые не хотят еще 5 лет жить с ощущением внутреннего дискомфорта.

— Очень может быть, но при всеобщем избирательном праве голоса этих людей тонут в голосах коллективной "тети Марты из провинции", которая выберет того, кого покажут по телевизору.

— Большинство избирателей вне зависимости от образования честные и моральные люди. Они не плохие, не зомбированные, не "хомо–советикус". Да, наши политики последние 15 лет заняты имиджем, а не реальными проблемами. "Мы против таких ценностей, мы за такие ценности". В практическом ключе — у вас есть проблема такая, такая и такая, у меня есть варианты ее решения — никто не говорит. Но это не значит, что такой разговор невозможен и что к нему людей не надо приучать. Я не приемлю идиотского взгляда на большинство людей как на баранов, которых можно окрутить…

— То, что 20 лет большинство людей голосует… скажет так, весьма предсказуемо, вас не убеждает?

— А разве вам не случалось покупать в магазине какую–то ерунду, поддавшись рекламе? То, что проблемы с политической коммуникацией существуют, я прекрасно осознаю, в том числе на собственном примере. Вот я сказал о возможных проблемах с пенсиями при самом худшем сценарии, а это было поднесено как "Килис хочет отнять пенсии". То же самое с высшим образованием: поднял руку на святое! Конечно, если все время так разговаривать с избирателем, то он не в состоянии будет принимать осмысленные решения. Но вовсе не потому, что люди изначально глупы. Просто у нас примерно с 1997 года общение с избирателями политики превратили в вопрос маркетинга. И было решено, что для того, чтобы попасть во власть, главное — пиар, реклама, а не конкретные идеи, программы и проблемы.

До сих пор главной задачей партий было любой ценой попасть в сейм, а для этого нужно было любой ценой избегать говорить о конкретных проблемах. "Нет, нет — мы ни в коем случае не тронем пенсии". Это дебильная позиция, потому что можно не трогать год–два, а потом система просто рухнет. Такова сложившаяся политическая традиция, но то, что она так сложилась, не значит, что она правильная. И что с ней нельзя бороться.

— Как?

— Например, прямой демократией, которая у нас пока мало развита. Если люди смогут чаще голосовать по различным вопросам, на национальном или муниципальном уровне, то у партий просто не хватит денег, чтобы все время проводить имиджевые компании. Поневоле придется нормально говорить с людьми.

У нас громоздкая, архиустаревшая система "запуска" референдума, а в Швейцарии они проходят каждый месяц. У нас между роспуском парламента и выборами пройдет в лучшем случае полгода, а в Португалии уложились в 7 недель.

Да что Европа, посмотрите на Латинскую Америку: там муниципалитет отдает 10–15% бюджета на голосование граждан. Люди собираются и решают: вот сумма, как тратить? Построить велосипедную дорожку? Или закатить праздник? Или еще что–то? Вот так люди включаются в политические процессы. Вот так — если вы видите, что ваш голос реально влияет на принимаемые решения, то растет доверие к политической системе. А что у нас: мы проголосовали за парламент и на 4 года предоставили ему полный карт–бланш. Посмотрите на социологические опросы — кого видели на посту президента жители и кого выбрал парламент. Есть хоть что–то общее? Нет, потому что депутаты чувствуют себя абсолютно неподконтрольными.

Кстати, роспуск сейма — это один из способов их встряхнуть. У нас короткая память, мы помним политические решения, принятые за последние 7–8 месяцев, дальше — нет. Так что, может быть, сейчас избиратель будет смотреть не только на имидж, но и на конкретную работу. Если это произойдет, то — все равно, кто победит — это будет лучше для страны, чем все имиджмейкерские кампании.

— Знаете, в этой прямой демократии меня настораживают референдумы по национальным вопросам…

— А я думаю, что правильно было бы провести референдум и по русскому языку, и по русским школам. Чтобы был вердикт граждан. Сейчас все козыри получило "Visu Latvijai!" — "за нас 110 тысяч"!

— А если референдум запретит русские школы, что делать?

— Ну а что делать? Я бы согласился с решением большинства. Демократия не предполагает, что каждый раз вам нравится его выбор. На референдуме народ может проголосовать, например, за запрет однополых браков. Я гетеросексуал, но считал бы такое решение неправильным. И тем не менее принял бы его как решение демократического большинства.

— Думаю, вы не были бы так уверены, если предположить, что референдум введет уголовную ответственность за гомосексуализм.

— Я вам отвечу примером Швейцарии. На одном из референдумов был вынесен вопрос, как бороться с наркоманией. И одним из предложений в пакете было дважды в день оплачивать инъекции героина наркоманам. Все эксперты прогнозировали провал. Чтобы прижимистый и консервативный швейцарский налогоплательщик проголосовал за оплату наркотиков? Бред! Это вам не Голландия. Тем не менее… предложение прошло. Потому что были жаркие дискуссии, в которых людям не на нервах, а "на пальцах" объяснили: прежде чем начать лечение, наркомана нужно "стабилизировать", чтобы он не бегал с ножом по городу в поисках денег на новую дозу. Иными словами, инициаторы референдума воззвали к здравому смыслу соотечественников — и победили.
Так вот я не думаю, что мы тупее швейцарцев. Они тоже еще в XIX веке были бедной крестьянской страной. Это в XX поднялись…

— Хотите сказать, что здравый смысл латышского народа не даст запретить русские школы и посадить гомосексуалистов за решетку?

— Я думаю, что латышский народ — здравомыслящий, хоть и консервативен. И будет принимать решения исходя из здравого смысла, если ему позволить это делать регулярно. Даже если будут какие–то ошибки, в целом это будут решения более здравомыслящие, чем голосования политиков. У них средний интеллект ниже, чем у народа на улице, — это убеждение я вынес из личного опыта общения и с теми и с другими.

Кстати, поправки по изменению порядка проведения референдумов были поданы в этот сейм, но там "зависли". Именно потому, что парламент не хочет делиться властью с народом.

— Хорошо, к вопросу про "объяснить народу". Вот вы в последнее время бьете тревогу по поводу пенсий и вузов. И как, СМИ адекватно доносят вашу позицию до читателей?

— Ну, я и не ожидал всплеска аплодисментов. Конечно, если вы трогаете пенсии, то реакция будет нервной. Особенно на фоне утешающих заявлений "нет, мы проиндексируем пенсии" или "а мы сделаем для пенсионеров бесплатный проезд".

Но я к этому стоически отношусь. Капля камень точит. Три года назад никто не хотел говорить о демографии. Когда я пришел в сейм со стратегией "Латвия–2030" и сказал, что по оптимальному сценарию в 2030–м у нас доложно жить 2 миллиона человек, меня на смех подняли. ЦСУ тогда утверждало, что в Латвии живет 2,26 млн. И для депутатов было непостижимо, как можно говорить об уменьшении численности населения? Что так вообще бывает. А когда я говорил, что у нас уже 20 лет рождаемость ниже уровня воспроизводства, то реакция была такой: да мы просто дадим команду "Latvenergo" свет по вечерам выключать, люди будут больше сексом заниматься и… То есть то, что секс сегодня к рождаемости имеет очень малое отношение, им тоже было непонятно. Секса–то у нас много, но вопрос рождения ребенка — это не вопрос секса. Это вопрос уверенности в завтрашнем дне, это вопрос детсадов, это вообще глобальный вопрос: хотите ли вы, чтобы ваш ребенок жил в такой стране.

Так вот три года назад этого понимания не было. А в этом мае сеймовская комиссия по образованию одобрила поправки: каждый ребенок с 1,5 лет в обязательном порядке должен быть устроен в детский сад. То есть понимание постепенно приходит.

И потом… Вы знаете, я вот уже год талдычу про пенсии, и только когда в СМИ стали озвучивать самые катастрофические сценарии, что–то зашевелилось. И Рунгайнис мне то же самое говорит (банкир, известный своими жесткими высказываниями. — К. Г.). Он не ужасный злодей. Просто он понял, что кому–то нужно сказать правду о наших перспективах, причем сказать так, чтобы любой человек после него, обратившийся к этой теме, казался ангелом на фоне "дьявола Рунгайниса". Кому–то надо это делать, чтобы вообще проломить эту стену молчания. Потому что поздно бдует принимать решения через пять лет, когда система обвалится. Надо принимать решения сейчас. А для этого нужно хотя бы начать обсуждать тему, а значит, надо выходить к публике и озвучивать жесткие, неприятные вещи. В первый раз обругают, во второй не поймут, в третий — задумаются.

— Ну дай бог.

— Знаете, как говорят на Востоке — на Аллаха надейся, а верблюда привязывай. Так что и сами тоже будем работать.