В 1938 году, когда Клава из родной деревушки в Смоленской области переехала жить к родственникам в Ленинград, ей шел только 16-й год. В 1939 году она устроилась работать лаборанткой в педиатрический научно-исследовательский институт. Были планы закончить среднюю школу, получить высшее образование, найти интересную работу. Но все эти планы перечеркнула война. 20 июня 1941 года Клава получила отпуск и на следующий день собиралась уехать домой на Смоленщину, но билетов на поезд в кассе не оказалось. Решила, что уедет в понедельник, 23 июня. А 22 июня, в воскресенье, пошла с подругами в парк. Там и встретила известие о начавшейся войне. Город напоминал растревоженный муравейник. Люди штурмовали переполненные трамваи и автобусы, ехали на подножках, забирались даже на крыши. Клава, как и многие другие, думала тогда, что война закончится через месяца 2-3 взятием Берлина. Тогда бытовал такой лозунг: «Разобьем врага малой кровью на чужой территории!» Люди не сомневались, что так и будет, потому что «Красная Армия всех сильней». Но с фронта шли известия одно тревожнее другого. Красная Армия с тяжелыми боями отступала. А вскоре враг подошел к Ленинграду. Город оказался блокированным. Уже в августе начались перебои с продуктами. Особенно плохо стало, когда немцы разбомбили и сожгли Бадаевские продовольственные склады. Начались обстрелы, бомбежки. Ночами Клава вместе с другими сотрудниками института тушила на крыше немецкие «зажигалки». Хлебные пайки с каждым днем становились все скуднее. Клава получала 150 граммов хлеба в день, а потом уже 125. И больше ничего. Да и хлебом это нельзя было назвать. Суррогатная черная масса, будто кусок глины. В декабре Клава стала настоящим дистрофиком. Она исхудала так, что через ладошки просвечивало, потом стала пухнуть. Ноги, все тело раздулись неимоверно, ходить уже не могла. Люди вокруг мерли, как мухи, падали замертво прямо на улице. Клавдия Васильевна рассказывает, что когда, уже много позже, находясь в армии, она пришла навестить своих тетю и дядю, то они умерли в одну ночь – вечером дядя, а тетя под утро. Клаву спасла врач института, где она работала – стала приносить ей из институтской кухни «бульон» – водичку с редкими жировыми пятнышками. И заставляла ползать по квартире, шевелиться, ходить Клава не могла. Молодость взяла свое – девушка медленно стала поправляться, однажды весной даже самостоятельно вышла на улицу.
Как-то раз она с несколькими такими же дистрофиками услышала недалекий гудок паровоза. Это людей потрясло. Город выглядел апокалиптически, кругом будто все вымерло, городской транспорт стоит, все завалено снегом. К лету Клава немного окрепла и ее призвали в армию, в противовоздушную оборону. Но больше приходилось работать в качестве санитара. Их группа ходила по квартирам, искала оставшихся в живых. Но таких было мало. А трупы приходилось выбрасывать через окна – сил тащить тела на улицу у девушек не было. Работала Клава и на захоронении умерших и погибших на Пискаревском кладбище. Зарывал траншеи бульдозер, но иногда приходилось и вручную поработать. Посылали девушек и на восстановление разбомбленных железнодорожных путей. За годы блокады Клава пережила столько, что и на 10 жизней, наверное, хватило бы. До сих пор не может без содрогания вспоминать один эпизод. Немецкий снаряд попал в столовую, где в это время находились дети. Ей и другим санитарам пришлось убирать окровавленные части детских тел.
Демобилизовали Клаву в 1945 году. После войны она вышла замуж. Судьба привела ее вместе с мужем в Даугавпилс. Устроилась работать на местный мясокомбинат и работала там до самой пенсии. Много лет ее портрет красовался на городской Доске почета, три раза Клавдию Васильевну избирали депутатом даугавпилсского горсовета, а за свой доблестный труд она была награждена Орденом Трудового Красного Знамени. Есть у нее и немало воинских наград, среди них медаль «За оборону Ленинграда».
Клавдии Васильевне уже 83 года. В ее жизни было немало радостного и горького. Многое ушло в Лету и забыто. Но годы ленинградской блокады она не забудет никогда. А те, кто сам это не пережил, понять до конца эту великую трагедию никогда не смогут.