Когда жизнь в тягость 3

Материнская любовь взяла верх над истязаниями чудовища, когда-то давно, в другой жизни, бывшего ее сыном — спокойным мальчиком, отличником и степенным родителем, зарабатывавшим на заводе приличную деньгу. “Раньше-то не бил…” — с выкатившейся из темных глаз здоровенной слезой, защищая сорокасемилетнее чадо, шепчет она в сторону журналиста. — “Так ведь обещает убить Вас дитятко-то, разве не видно, как измывается?” — “Да… — только и отвечает она в ответ, поворачивая голову в сторону окна. — Наверное, тепло сегодня на улице…” Солнышко она чувствует. Оно одно ее греет.

Судьба человека

Жизнь распоряжается по-разному, бывает — не щадит. Устав, оступившись и перешагнув условную черту, кто-то начинает терять человеческий облик. Не нам их судить — все под Богом ходим. Во всяком случае, до тех пор, пока, живя с нами бок о бок, они не отравляют нам жизнь. Но при любом раскладе есть вещи святые: тихий, безобидный, горький пьяница — это одно, поднявший руку на мать ублюдок без возраста — совсем другое!

— Бьет, паразит! — тихо, по-соседски, лежа на больничной койке, шепчет Феодосия Никифоровна молоденькой соседке по подъезду Марьяне Ивановой. Чего скрывать: десять лет живут бок о бок. Марьяна до сих пор дружит с внучкой Леной — та сама недавно стала мамой. Феодосия Никифоровна, значится, прабабушка.

— Он вас убьет скоро из-за этой пенсии, тетя Феня…

— Я ж мать, Марьяночка, что ни говори, ведь жалко его…

Жалко матери Леонтия. Только он никого не жалеет. Любимое времяпровождение — пьянка. Пьет Леонтий по-черному. Любимое занятие — совать спички в соседские замочные скважины. Между делом, там же, в подъезде, может справить нужду с собутыльниками. Пропил Леонтий совесть дочиста: кончилось пойло — домой, к матери. Та, вроде слепая, но на ощупь каждый сантиметр квартиры знает, каждый раз заветную пенсию перепрятывает — больше-то жить не на что. И свирепеет Леонтий: соседей побаивается — схлопотать можно, зато скор на расправу с матерью.

— Это он в последний год такой стал, как жена бросила, — жалуется журналисту Феодосия Никифоровна. — Она теперь с другим живет, а какому мужику такое понравится?..

Чужая душа — потемки, только душа за неизвестную супругу Леонтия радуется: не бывает так, чтоб все вокруг плохие были. Видно — накипело, достал, коли бросила.

Вот судьба: тридцать лет отдала Феодосия Никифоровна Локомотиворемонтному заводу. Там оставшееся здоровье оставила. А много его никогда и не было: в сорок девятом отца репрессировали, Феня с матерью тогда в бега ударились. Недолго бегали — в пятьдесят втором повязали, в Сибири семья воссоединилась. Многое пережить пришлось — вспоминать не хочется. Со временем, кажется, все наладилось: работа, квартира, семья. Сын родился — чадо любимое. Затем чадо выросло. Если вспомнить, и хорошего, и плохого — всякого в жизни хватало, только теперь, под старость, не жизнь — сущее наказание.

Хождение по кругу

С кем не повезло Леонтию — так это с соседкой. Другие на тебя внимания не обращают, а тут на тебе: из соседки-шпингалетки активистка выросла. Студентка, спортсменка, стройотрядовская застрельщица, еще и какой-то босс молодежного профсоюза. Никакого с ней сладу — в личную жизнь нахально вторгается. Совсем достала: чуть «повеселился» — тут же «телега» в полицию.
Что правда, то правда: если из тех «телег», что Марьяной по инстанциям отписаны, леса сложить, аккурат здание двинской полиции можно доверху обложить. Не может позволить активистка, чтоб на ее глазах любимую соседку избивали.

— Он не просто бьет — он измывается. На глазах у всех медленно убивают престарелую, слепую женщину — и никому никакого дела! Полиция разводит руками: мол, что мы можем… Совершенно деградированная личность, пьяный — невменяем, после пьянки — непрерывные приступы агрессии! Буквально уродует человека, который двигается-то на ощупь — понятно, ни о какой защите или сдаче не может идти и речи. Последний раз она ударилась об угол, упала — он, сволочь, продолжал избивать ногами! Садист: специально оставляет газ включенным, выгоняет из квартиры в нижнем белье. Полиция продержит пару часов, он приходит — и все повторяется снова. Мы просто в постоянном страхе за жизнь тети Фени.

По мнению Марьяны, работа полиции не удивляет — шокирует.

— Посмотришь по телевизору: сытые, гладкие, все у них схвачено, раскрываемость преступлений чуть не стопроцентная! А когда по улице Циетокшня, 55а на глазах у всех медленно убивают женщину, они ничего не могут поделать. Не имеют права вмешиваться в частную жизнь! Хочется спросить: зачем вообще нужна такая полиция?

Кто-то, возможно, скажет: юношеский максимализм. Но ведь факт: «тихо и мирно» человека загоняют в могилу. Чего ждет наша полиция?! Так сложно найти управу? Или кто-то другой должен этим заниматься? Так ли уж неправа Марьяна? Буквально видится: добьет, прости Господи, при молчаливом участии стражей порядка любимый сынок родимую маму. Отчетливо видится, как «раскрывает» наша доблестная полиция злодеяние по горячим следам. Можно лихо рапортовать о стопроцентной раскрываемости.

Что-то не то в рядах нашей доблестной полиции. Может, стоит попросить помощи, вызвать рижский спецназ, чтобы справиться с одним пьяным негодяем?..