Делать, что нравится
Джилинджер иронизировал на той самой церемонии — мол, впервые за десятилетие его наконец-то заметили. И получился как бы подарок братьев по цеху к его 40-летию. Десять лет Джил (как зовут его в своем кругу) работает в профессиональном театре. Рассказывает, что до 21 года учился на инженера, а сцена вообще его не очень занимала. Но как-то в День театра, когда все труппы по традиции сходились у памятника Райнису и пели знаменитую песню шута, будущий инженер-строитель случайно шел мимо. Пение это почему-то подействовало на него как откровение. И он сказал себе: все, надо делать то, что нравится. Буду режиссером, лучшим в Латвии! Несколько лет читал запоем разные книжки, накапливал багаж. И поступил на актерско-режиссерский курс Петериса Крыловса в Академию культуры…
Маргиналы и игра без правил
— 11 января — премьера вашего “Интима”. Француза Дени Робера называют блистательным мастером эротической прозы, а его роман “Счастье”, по которому вы написали пьесу, — мировым эротическим бестселлером. Именно это вас и заинтересовало?
— Мне всегда были ближе маргинальные по своей сущности персонажи. Которые ломают предрассудки общества и выходят на такую территорию, где приходится импровизировать. А через импровизацию paздвигaют pyбeжи coзнaния. Меня нe oчeнь-тo интepecyет, нaпpимep, что происходит с сереньким интеллигентом, который живет по канонам общества.
— А что такое интеллигент, в вашем понимании?
— Наверное, человек, который вырос до некоторого уровня и развит культурно. Но приспосабливается к морали и предрассудкам общества. Роман Робера в 2005 году вышел в переводе на русский в одном из российских издательств. Честно говоря, раньше я об этом писателе ничего не знал, купил книгу случайно. Роман привлек меня способом подачи материала. Это чередование монологов мужчины и женщины, которые смотрят в глубь прошлого, прослеживая развитие своих отношений, от очень красивых эротических — до полной катастрофы. И каждый видит этот путь по-своему. Вот что меня очень интересует. Есть в жизни сферы нравственности, морали, рынка — и сфера имморальности. И в этой сфере имморальности, когда мужчина и женщина встречаются, начинается немножко игра без четких правил. Поэтому им приходится импровизировать, и все чувства и ощущения обостряются. Так человек приближается к своей сущности и способен глубже себя познать.
— В установленных обществом рамках морали человек не может быть самим собой?
— Может — если он разделяет эти правила и истины. Хотя они часто не очень соответствуют сущности человека, потому что привнесены цивилизацией. И когда этих “истин” становится слишком много, человек очень отдаляется от себя настоящего и становится несчастным. Этот разрыв можно преодолеть, начав жить по своим законам (если позволит общество). Тут, правда, тоже компромисс, но все же какой-то шанс.
— И этот путь приводит к счастью?
— Вот парадокс — не очень-то приводит. Он опасен осложнениями.
— В общем, ваши пьеса и спектакль ставят вопросы и не дают ответов?
— Я еще не настолько стар, чтобы давать ответы. Правильно поставленный вопрос тоже раздвигает рубежи понимания и восприятия. Ты даже и ощущаешь ответы, но не можешь вербально их сформулировать, а в спектакле перед тобой “картинка”, и что-то становится ясней… Или наоборот, еще более усложняется.
С трактористом — про Хайдеггера?
— Выбирая материал для постановки, вы руководствуетесь лишь тем, что вам интересно, или учитываете и потребности публики?
— Нельзя не считаться с публикой. В последние годы наше сознание очень сильно изменилось, нарушилась целостность восприятия. И информация воспринимается уже с такой скоростью, что пьесы, созданные, скажем, до 90-го года минувшего века, сегодня нельзя ставить так, как они написаны, их надо переписывать. Зритель опережает то, что рассказывается в медленном темпе, в чем слишком много “литературы”… Правда, это не значит, что в театре надо подавать все как клип.
— Но и какие-то “приманки” необходимы?
— Иногда приходится их создавать. Потому что самое важное — коммуникация. А если начать, например, с трактористом говорить про философию Хайдеггера, он не поймет, чего я от него хочу, и просто не будет со мной общаться. Потому и спектакль, рассчитанный на тысячу зрителей, должен быть многослойным. Без первого плана, который способен воспринять любой, он уже не годится для большого зала.
— Такая многослойность получилась у вас в “Калигуле”?
— Есть там какие-то номера, которыми ты как бы на минуточку развлекаешь зрителя, он концентрирует внимание, он попался — и хоп, в следующий момент ты можешь подбросить ему что-то серьезное. И он это тоже съедает. Если же я сразу начну очень медленно, глубокомысленно говорить со зрителем, он заснет. А ведь когда мне есть что сказать, я хочу, чтобы это услышали.
Театр проигрывает жизни
— То есть для вас момент сенсационности, эпатажа — это…
— Я считаю, что театр прежде всего должен быть зрелищным и получать свои калории от воображения и фантазии. Поэтому не очень понимаю модный сегодня сдвиг в сторону так называемого документального театра. Воспроизвести на сцене реальную жизнь один к одному невозможно в принципе, театр априори проигрывает жизни! Если уж заниматься театром, то создавать другую реальность, и вот в ее перспективе смотреть на какие-то вещи.
— Значит, вы с режиссером Алвисом Херманисом оппоненты?
— Он мне друг, и мы много говорим с ним о театре. Как ни странно, цель у нас одна, а вот способы ее достижения очень разные. Мне интересно присматриваться к тому, что он делает, но это не мое, и мне кажется, этот документальный “соцреализм” ведет в тупик. Что касается монопьес Гришковца — это для меня не театр. Театр для меня начинается, когда возникает энергетическая связь между как минимум двумя людьми на сцене, — и только потом эта энергия идет через зрителя.
Перепишу все
— Следующая ваша постановка — по “Лолите”?
— Да, приступаем в середине января. Кстати, Виктюк ставил “Лолиту” по катастрофически плохой пьесе Олби. Олби немного опошляет роман, делает его немножко перверсным, а это все же история про любовь, хотя и запретную. Я пьесу сам писал, очень долго. По-моему, получилось интересно. Мне не очень нравится читать и ставить чужие пьесы, потому что они не дают большого пространства для воображения, они уже сориентированы на что-то. Но когда попадается хороший роман, я немедленно переделываю его в пьесу. Вот в Лиепае у меня после рижской “Лолиты” будет “Дневник киллера” по увлекательному роману Кинга. Но в следующем сезоне буду делать в Национальном театре шекспировского “Ричарда III”. Перепишу, конечно. (Смеется.) А еще поставим рок-оперу “Дракула, или Святая кровь”, музыку пишет Андрис Вилсонс. Там сегодняшний Лондон, эмигранты, мусульмане, террористы… А Дракула — как бы бывший рок-певец. Так что все очень актуально.