У Леонида Коваля, писателя, поэта, драматурга, публициста - юбилей. Бабушка учила Леонида: «Не спрашивай у человека, сколько ему лет и сколько у него детей. Этот счет ведет Господь». Поэтому мы просто поговорили за жизнь.
Мой добрый пес…
- Обо мне в Латвии редко пишут, – признался он «Часу». – Много пишут в Америке, Германии, Израиле, Белоруссии, откуда я родом…
Но самому писателю пишет огромное количество людей со всего света. Кто обращается с просьбами, кто просто хочет поделиться наболевшим с живой понимающей душой.
- Я был потрясен письмом из Америки, – рассказывает Леонид Коваль, – меня нашла дочь моей учительницы русского языка. Она прислала снимок выпускников еврейской школы 1935 года – там мой дядя 15-летний и учительница Рахиль Моисеевна Рабинович. Когда мне было десять лет, она предсказала, кем я буду.
<TABLE WIDTH=270 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="LEFT">
Из личного архива писателя.
Л. Коваль (второй слева) берет интервью у космонавта Валерия Быковского. Конец 70-х.На уроке русского языка мы изучали корень слова. Рахиль Моисеевна спросила нас, какой корень у слова «псарня». Если бы она попросила нас написать японские иероглифы, эффект был бы тот же самый. Потому что русский мы только начали познавать.
До этого я окончил три класса еврейской школы. У нас половина города говорила на идише – языке европейского еврейства. И белорусы, и поляки говорили с нами только на идише. И мы не знали, кто какой национальности. Наш город был идеалом доброты человеческой, одна большая семья. Перед войной Сталин школу закрыл…
- А почему псарня?
- Не знаю, потому и запомнил. Но когда учительница задала вопрос, не я, а другой человек во мне вдруг выкрикнул: «Пес!» Это слово открыло мою судьбу… Все-таки доброе это слово – пес.
Учительница была поражена. Она поцеловала меня и сказала, может быть, шутя: «Ты будешь писателем». После этого я почувствовал: в меня потекла река русского языка, словно запруду прорвало. Я жадно и с радостью впитывал знания, стал ощущать на вкус каждое слово. Оно становилось для меня предметом радости, я не преувеличиваю.
Я запоем стал читать русскую литературу. К 13 годам прочел всех классиков. Кстати, сумел это сделать благодаря и тому, что моя кровать стояла рядом с сапожным верстаком моего деда Давида. Он до трех часов ночи тачал сапоги и пел народные песни. Он был солдатом в Первую мировую войну. Получил ранение в брусиловском прорыве… Он стучал молотком, а я читал книги.
- Вас называют «еврейский Дон Кихот из Юрмалы». А в самом еврейском фольклоре есть фигуры похожие?
- Вся еврейская мудрость, как ни странно, развилась среди местечковых чудаков, смехачей. Известное лицо Шайке-Файфер – Шайке-свистун. Это наш своеобразный Ходжа Насреддин. Или Гершеле Острополер, или другие умники – вот такие у нас герои. Все их поведение окрашено самоиронией. Все идет через улыбку. Если бы не спасительная самоирония, нашего народа давным-давно бы не стало.
Город Блюмск
- Я с детства никогда не дрался. Потому что не могу ударить человека. Так я устроен. Это все от бабушки – ее мудрость, ее доброта. Я как-то даже написал, что предлагаю назвать город Бобруйск именем моей бабушки Блюмы. Блюма – это «цветок» на идише. Город Бобруйск имени бабушки Блюмы. Повеяло ароматом цветов. Чувствуете?
<TABLE WIDTH=220 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="RIGHT">
Из личного архива писателя.
Писатель у Стены Плача в Иерусалиме.Помню, во время войны мы стояли ночами в очереди за хлебом и на ладонях писали номера. Получали буханку хлеба, как слиток золотой, и несли домой. И когда я приносил ее, мне бабушка говорила: «Ты голоден?» Я отвечал: «Бабушка, я же всю ночь стоял». «Можешь сесть и съесть всю буханку – это твое дело. Но я тебе советую: раздели ее на столько частей, сколько у нас родственников, и отнеси каждому по куску хлеба». «Бабушка, а что я сам буду кушать?» Она говорит: «А вдруг наши родственники тоже так поступят – разделят и принесут нам. Представляешь, сколько у тебя будет хлеба? Больше, чем ты отдашь! Поэтому запомни на всю жизнь: когда ты садишься за стол, подумай – а ты поделился с человеком?»
В нашем городе, мне кажется, в воздухе была растворена доброта. Каждой осенью на улице, мощенной булыжником, появлялась огромная повозка – ломовой извозчик балагула. Из домов на стук колес выходили люди и кидали в фуру одно-два полена. Когда она наполнялась, ее отвозили в дом бедного человека. И так две недели ходили эти фурманы, пока на нашей улице Инвалидной все не были обеспечены дровами на зиму.
У нас не было замков, калитка была открыта. Каждый человек мог войти в дом, и бабушка говорила: «Садитесь, я вас покормлю». Я вырос в такой атмосфере. Мне повезло. Иначе я бы ничего не сделал! Заниматься Холокостом нельзя ни ради славы, ни ради денег, ни ради чего. Тут или – да, или – нет. Ты должен быть создан для этого свыше.
Когда я работаю, то никогда не думаю, будет ли это напечатано. Никуда не пробиваюсь, не думаю разбогатеть за счет своих книг. Ко мне приходят люди и берут мои книги. Пишу потому, что не могу не писать. С младых ногтей мечтал о трех вещах – мире, знаниях и любви. Как жить без мечты?
Памятник Слову
- Когда в 1989 году я организовал первое в бывшем СССР Общество узников гетто, ко мне хлынул поток писем. Ко мне приезжали люди со всех концов мира.
Эти письма, написанные порой карандашом, мы с женой читали по ночам. Железо бы не выдержало масштабов еврейской Катастрофы всех времен и народов. Дело ведь не в том, что это было с евреями. Это было со всем миром – беда, масштабы которой невозможно понять. И когда меня сегодня спрашивают, что написано о Холокосте, я отвечаю: на путях познания этой беды еще не вынута первая лопата грунта.
Знаете, у Зла есть смертельный враг – это Слово. Только оно может убить Зло. Но Слово это должно быть точным и правдивым. Слово о Холокосте еще не произнесено в полный голос – по сей день. И если Слово не произнесено, снова начинают стрелять. Пули вместо слов… поэтому и мир такой неустроенный, что не знает цены Слова. Нет памятника Слову. А без Слова мы, как без Солнца, – мы мертвы, мы никто.
Слово Правды не жалуют власти предержащие. Оно объединяет порядочных людей, а у власти свой интерес: разделяй и властвуй.
…Коваль не наблюдатель жизни, а активный ее участник. В 1944 году, имея бронь как студент мединститута, ушел добровольцем в армию. Сегодня за разработку темы Холокоста его уже в третий раз выдвигают на Нобелевскую премию.
А за несколько дней до нашей встречи вышла новая книга писателя, двухтомник «Дневник свидетеля», которую помог выпустить его сын.
- Как получилась эта книга? Я никогда не выбрасывал писем. Отвечал и складывал их в чемодан. И вот, переехав в новое жилье, я обнаружил две с половиной тысячи писем, скопившихся за 60 лет моей жизни. (Эти письма стали толчком, побудившим Коваля заново прокрутить ленту своей жизни, которая уложилась в тысячу рукописных страниц. – Ред. )
Я не слезливый человек, но столько слез пролил над этой книгой. Пережил заново свою жизнь. Что получилось, не знаю…
Писателю уже звонят и пишут первые читатели. Благодарят.
Досье
Творчество Леонида Коваля посвящено истории еврейского народа, Холокосту, межнациональным отношениям. Писатель родился в Бобруйске, с 1959 года живет в Юрмале, где организовал еврейскую общину (1992). Ведет активную общественную работу. В 1988 г. был одним из организаторов Ассоциации еврейской культуры Латвии. Ныне возглавляет международное Общество истории гетто и геноцида евреев.
Автор двух десятков книг – романов, повестей, сценариев, пьес, стихов, остро публицистических «Книги спасения» и «Книги спасителей» (исследование Холокоста). В 2001 г. удостоен высокой награды Американской ассоциации бывших узников гетто. В 2002 г. награжден Золотой медалью общества Ф. Кафки за вклад в мировое искусство и литературу. Номинант на Нобелевскую премию.
Чешский композитор В. Гроховский написал оперу «Мириам» на либретто Леонида Коваля по его повести «Покаяние». Одноименный спектакль поставлен в Рижском театре русской драмы.