Один из первых российских кутюрье, широко признанный в мире, дал интервью «Часу»
Почему:
- в модном бизнесе фигурируют цифры, сопоставимые с доходами нефтяных компаний,
- одежду от Юдашкина носят не только завсегдатаи модных вечеринок, но и молодежь,
- российский гламур – это порой цирк,
- свой бизнес он хотел бы передать талантливому русскому модельеру.
17 модных недель
- Для начинающих дизайнеров Неделя моды, которая только что прошла в Москве, – это возможность показать себя, встретиться с байерами, которые сделают заказы. А для вас что это?
- В первую очередь это детище. Мы очень долго мечтали о своей неделе моды, и вот она уже проходит в 17-й раз – во многом благодаря мэру Юрию Лужкову.
Раньше у нас всегда мода была на задворках: мол, это не мужское дело. Хотя мода – это не только шоу, но и бизнес, в котором фигурируют такие цифры, которыми порой оперируют нефтяные компании. Ведь потребительский рынок сейчас один из самых емких. Трудно переоценить влияние моды на ювелирный бизнес, текстильную промышленность, обувную…
В России всегда больше любили тяжелую промышленность, потому что казалось, что там больше денег. Но о масштабах модной индустрии можно судить по таким цифрам: за 30 минут прямого эфира по американскому ТВ мы получили 1 миллион 200 эсэмэсок. Шоу посмотрело 18 миллионов зрителей. Было приятно.
Что касается моды в Москве, то у нас открыто огромное количество бутиков. Я думаю, что у нас представлено больше марок, чем в Милане. Там вы такого обилия не сможете увидеть – в любом итальянском глянцевом издании на 90% представлены дизайнеры-итальянцы, потому что они хотят развивать внутренний рынок. В России пока многое еще в перспективе, но за 10 лет развития моды сделаны семимильные шаги.
- А московская Неделя моды живет по тем же законам, что и Неделя моды в Милане или Париже?
- По тем же. Например, я приезжаю в Милан на открытие недели с акцией, скажем, в Ла Скала. В следующий раз все происходит в замке или в картинной галерее. Сценарий Недели моды один и тот же: сначала открытие с фуршетом и звездами, а со следующего дня начинается потогонная система показов. Это уже поток: байеры, покупатели, подиумные показы, эти же коллекции выставляются в шоу-руме…
- Вы один из немногих российских кутюрье, которые представляют свои коллекции на неделях моды в Милане и в Париже. Как русскому дизайнеру получить признание в мире?
- Я начинал очень давно, в конце 90-х. Приехал в Париж по приглашению двух компаний, одна из которых была компанией Пьера Кардена. Мы приехали в Париж, не понимая ни законов жанра, ни рынка. Сейчас смешно вспоминать. Я говорил: если не понравлюсь в Париже, то поеду в Польшу. Мне было 24 года, и я приехал показать свои творческие идеи, кроме искусства, меня ничего не интересовало. Потом я стал делать для себя открытия: боже мой, это еще и бизнес? По ходу дела пришлось учиться, понимать, что такое от кутюр и что под каждое платье нужны собственные туфли, перчатки… В общем, усваивал законы жанра.
Главное в костюме – это аутентичность. Если ты не похож ни на кого, имеешь собственное лицо, ты интересен. Как писала главный редактор американского журнала Vogue (уже покойная), лучше иметь плохой вкус, чем никакой. Тот, кто сейчас идет по моим стопам, набьет собственных шишек. Но правила игры уже известны.
Сейчас мода стала доступна в системе он-лайн. Информация о коллекции уже есть, хотя она будет выпущена только в августе.
- Но ведь ее могут украсть и воспроизвести!
- Могут! Это же открытая информация. Но для меня главное – чувство художника. Я знаю, что первым подал эту идею.
- Можно ли говорить о прибыльности в первые годы?
- В первые годы мы только работали на имя. Естественно, за любым домом моды стоят финансовые группы и компании. Я помню всех, кто мне помогал. Приходили новые партнеры, уходили старые, но мы со всеми в потрясающих отношениях.
А сейчас уже несколько лет наше имя работает на бизнес. И теперь мы заняты линиями одежды экономичного класса, открываем сеть магазинов по всей стране – во всех городах-миллионниках мы представлены. Раз в две недели мы открываем линию джинсовой одежды, которую производим в Гонконге, что-то производим на Филиппинах. И эти линии доступны не только завсегдатаям гламурных вечеринок. Мы хотим, чтобы нас носила молодежь, поэтому все время идут поиски производителей и фабрик.
Негламурно!
- Вообще-то высокая мода существует для светского высшего общества. В России есть такая элита?
- Ну, у нас образованные люди мало выходят в свет. Людям, которые занимаются наукой, попросту некогда… Часто попадают в светскую хронику актеры. Есть celebrity, а есть – тусовка. У нас тусовка, как салат оливье, на некоторые мероприятия не хочется ходить, потому что там появляются какие-то непонятные персонажи и выглядит все мало прилично.
- А что отличает celebrity от тусовки?
- Продуманный вечер эксклюзивен, за границей это принято. Ограничен даже подбор журналистов, которые могут быть приглашены. Потому что люди, которые пишут и тебя снимают, находятся в том же кругу, что и ты. Все приглашенные лица должны из себя что-то представлять.
У нас пока много пены, но должна сойти. Идет смена поколений, и celebrity появляются новые. Хотя иногда грустно смотреть, как некоторые профессионалы размениваются. Ведь на тусовки уходит огромное количество времени. А надо еще работать, создавать…
- Гламур – что это в вашем понятии?
- Наш гламур – это иногда цирк. Когда всего много, все напоказ, всюду одни и те же лица, все клонированное: вещи, места, где едят, пьют и ходят… Я больше люблю понятие «дольче вита», сладкая жизнь, но оно же пришло не просто так, это случилось после войны: начался расцвет, подъем, и женщины стали думать о себе. А у нас гламур и разврат – это два очень близких слова.
- А если к вам попадает такой российский гламурный клиент, вы можете на него повлиять?
- Мы работаем не только для гламурной публики. У нас есть одежда от многих тысяч долларов до джинсов за 150 долларов. Но на публике срабатывает один из штампов: мы, представляя коллекцию, тоже имеем в виду фотографа из глянцевого журнала, которому нужно снять суперкартинку. Ведь о демократичной одежде писать не интересно, нужно нечто уникальное – например, самое дорогое платье на показе. Но если человек приходит к нам, он готов попасть под наше влияние.
Клиент всегда прав
- И все же не всегда удается переубедить заказчика: ваша клиентка Алла Пугачева так и не рассталась со своими любимыми балахонами…
- И не надо! Это исключительный случай, когда личность очень сильна. Зачем же ее ломать? Эти балахоны можно уже не шить, их, наверное, тысячи. Но как раз хочется найти нечто новое за счет пуговицы, молнии, вышивки, оттенка, чтобы сохранить комфортную для нее форму. Ну измените у Мирей Матье прическу, это будет уже не она. Только сильная, уверенная в себе личность может себе позволить не метаться в поисках.
- Валентин, есть такое ощущение, что понятие моды становится все более эфемерным. Вот в конце 80-х все было понятнее: по улицам ходили клоны Сиси Кейтч. А что сейчас модно? Вроде бы опять-таки стиль «диско» – лосины, большие серьги-кольца, но на улицах этого не видно…
- Это будет актуально уже летом. Уже поднялась линия джинсов и брюк, подхвачена талия, надели подплечники, большие балахоны, мини уже пошло, короткие платья, узкие юбки, чуть-чуть расклешенное платье буковкой А, брюки сигаретой, многослойная одежда, мешковатые пиджаки. Мы это все представляли и в Милане, и в Москве.
- А когда вы, российский кутюрье, представляете свои коллекции за границей, от вас ждут чего-то специфически русского?
- На сто процентов. Только я стараюсь представлять не «клюкву», а дух и культуру русскую. Для нас традиционно смешивать цвета и фактуру. Например, для этого сезона мы представили овчину дубленую с новым покрытием, отделанную кружевами. В принципе, не сочетаемые вещи. Почему мы так делаем? А вот захотелось.
- Не боитесь, что вдруг не примут? Есть ли такое понятие, как провал коллекции?
- В мире моды не бывает сокрушительных провалов. Это не то что в футболе, где сразу видно, что проиграл. Или, скажем, в театре – вялые хлопки после спектакля. В моде все иначе.
Первый критик – ты сам. Конечно, мы от многого зависим: есть глянцевые издания, рекламные полосы. Если было бы хоть одно глянцевое издание без рекламы, которое писало бы что-то критическое, это, наверно, была бы библия от моды. Но пока это бизнес. Но я свои провалы и успехи определяю сам и первый удар принимаю на себя.
Высокие отношения
- В знаменитом фильме «Прет-а-порте» высмеивается мир моды. Это гротеск или действительно так и происходит?
- ( Улыбается и кивает. ) Мне очень нравится этот фильм. Там, конечно, немного по-киношному сделано.
- Это правда, что Пьер Карден после той встречи в Париже стал вашим учителем и другом?
- Приятно, что мы видимся, приезжает ли он в Москву, приезжаю ли я в Париж. Он очень мне тогда помог – морально. Несмотря ни на что, заставлял делать коллекцию. Я научился у него многому. Отношению к себе, к календарю, к работе. Он дал мне понимание, что такое французский шик – ведь для меня открывались там лучшие рестораны, лучшие спектакли, поэтому мне есть с чем сравнивать. Он мне объяснял, как должен быть организован ужин, в какой компании, где ты должен появляться, где ты не должен, это ведь целая наука. Ему тогда было под 60 лет. Сейчас ему 80, и он все время в полетах. Приезжал к нам на спектакль, рисовал костюмы. Молодец!
- Он сам управляет компанией?.. А вы думаете, кому когда-нибудь передадите компанию?
- Пока это дело будущего, я получаю удовольствие от процесса. Последнее увлечение – джинсы. На днях вылетаю в Гонконг на запуск молодежной линии джинсов. Моей дочке 16 лет, и мне интересно для тинейджеров что-то делать. А насчет того, кому передать дела, англичанин ли это будет или итальянец, не важно. Но, конечно, хотелось бы, чтобы это был талантливый русский.
- В вашей биографии был момент, когда вы получили очень серьезное предложение с французской стороны – открыть там свой дом. Но отказались и даже один раз вне показов Недели моды сделали свой отдельный показ. Это был бунт?
- Это был не бунт. Я не мог бросить свое предприятие и переехать: ребенок учится, семья. Я не был готов морально. Это было уже второе такое предложение, первое – в Лос-Анджелесе. Но тогда у нас только все началось, кооперативное движение в разгаре, было интересно… А в 2000 году я отказался, потому что как раз все отходили после дефолта, мы были не в состоянии все бросить и подвести людей, выкинуть их практически на улицу. Дилемма была жуткая! У меня просто не оказалось такой спины, на которую можно было все переложить, пока я бы жил на две страны.
Я человек избалованный. Мне надо, чтобы был дом и чтобы ухаживали. Но прошло время, мы поставили бизнес, ребенок уже идет в институт, и я могу приезжать и уезжать. Сейчас мы вернулись к этому вопросу. Видимо, на следующий год будем открываться в Париже. Как все-таки верно, что художник становится профессионалом в сорок с чем-то лет…