Светло-желтые камни, из которых сложены в Иерусалиме и Стена плача, и заборы, и современные дома могут рассказать много интересного. В том числе и о нашем Даугавпилсе.
Прогулка со словарем
Вообразим, что за окном – сорокоградусная жара, что дождя не будет до сентября и что мы находимся в центре Иерусалима, на променаде, полном людей и музыки. Это улица Бен-Иегуды.
Толпа медленно стекает вниз, к знаменитой Яффо. Эта центральная иерусалимская улица выглядит абсолютно как довоенный Двинск на открытках: двухэтажные дома с лавчонками на первых этажах. А вот проспект Бен-Иегуды – это роскошь ювелирных магазинов, ресторанчики в боковых переулках, бутики известных фирм. Недаром по вечерам именно здесь бывшие преподаватели консерваторий играют на скрипках и флейтах, поставив на мостовую раскрытый футляр. Среди уличных музыкантов есть даже арфистка в шляпе и вечернем платье. Кроме музыки, на этой улице можно услышать все языки мира. Но преобладает, конечно, иврит.
Улица названа именем человека, который и предложил в качестве государственного языка для всех евреев использовать древний язык Торы. Звали его Элиэзер Перельман. Он родился в одном из местечек на территории нынешней Литвы, а еврейскую гимназию закончил в Двинске. И был одним из тех евреев западных губерний России, которые стремились собрать весь свой народ в Палестине. Но на каком языке будут говорить между собой сыны Авраама из Северной Африки, России, Германии и так далее? За две тысячи лет единый язык был утрачен. В семье Перельманов говорили, естественно, на идиш. Иврит звучал только в синагоге. Когда юноша объявил, что все евреи должны перейти на иврит в повседневной жизни, его посчитали просто безумцем. А как бы лично вы отнеслись к человеку, который предложил бы, допустим, всем славянам перейти на церковно-славянский?
Конечно, все потешались. “Как можно говорить на языке, на котором ни один человек в мире не может даже купить железнодорожный билет?” Перельман тем временем стал именоваться по древнему обычаю – Бен-Иегуда, то есть сын Иудеи. И заставил свою жену говорить на языке, который в тот момент считался мертвым. Первым ребенком в мире, для которого родным языком стал иврит, был его собственный сын. В Палестине, куда переехала семья, Бен-Иегуда работал над словарем, преподавал, переводил на иврит учебники. Для новых понятий он придумывал слова и новые формы.
Бен-Иегуда умер от туберкулеза в 1922-м году. Но мог ли двинский мечтатель представить эту картину: улица в столице Израиля, которая носит его имя, народ, который говорит на возрожденном языке? Кстати, в Даугавпилсе улицы Бен-Иегуды нет.
В ночь Лиго
“Есть две чужбины – Запад и Восток.
Теперь я понял, почему лениво
Вода морская в Хайфе на песок
Выносит тину Рижского залива".
Это стихи Самуила Шварцбанда, поэта и литературоведа, до выхода на пенсию возглавлявшего кафедру славистики Иерусалимского университета. Мы сидим у него дома в ночь Лиго, когда на синем бархате неба уже появилась непривычно опрокинутая Большая Медведица, закусываем водку килечкой и копченым салом, беседуем о судьбах русских в Латвии. Крутой замес даже для такого мистического города.
В свое время Шварцбанд закончил Даугавпилсский пединститут.
– Вы думаете, я, уезжая, думал, что стану профессором? – говорит Шварцбанд. – Да перешибите мне хребет! Грузчиком, только грузчиком… Повезло: два преподавателя уехали за границу, появились вакансии, и я начал с низшей научной ступеньки.
Сеня Шварцбанд не увлекался политикой ни тогда, ни теперь. Его мир – это, прежде всего, мир Пушкина. По советским правилам допуск в фонды Пушкинского дома можно было получить, только имея звания. Но пушкинист Сергей Михайлович Бонди написал записочку: “Коля, прошу тебя, покажи мальчику рукописи” – и Шварцбанда допустили в архивы.
– Руки помыли? Перчатки надели? Прочитали? Теперь забудьте, что вы это видели.
На его диссертации была единственная пометка – везде подчеркнуто имя автора – Самуил Моисеевич Шварцбанд, что было равнозначно пометке: “Не подходит по пятой графе”.
Диссертацию он тогда не защитил.
Уже в Иерусалиме появились сборники стихов Шварцбанда и его литературоведческие работы о Пушкине. Теперь они встречаются с другом юности Федором Федоровым, академиком, профессором Даугавпилсского университета, на международных конференциях. В Даугавпилсе собираются издать работу профессора Шварцбанда, посвященную пушкинским “Повестям Белкина”.
Земляки
В Иерусалиме гостили у друзей – Элеоноры Гороховской и Валентина Кобякова. Элеонора преподает русский язык в школе. Валентин уже в Израиле издал роман, начатый в Даугавпилсе: “Дневник скверной скамейки”. Их дочь Ксения – студентка Иерусалимского университета.
А по мемориалу Яд Вашем нас провел еще один земляк – Арон Шнеер. Вроде бы много знаем о Холокосте, о даугавпилсском гетто, о Саласпилсе и других лагерях. Но в Яд Вашем испытываешь настоящее потрясение. История уничтожения 6 миллионов человек не просто рассказана, она воссоздана. Первый зал – это карта Европы с окошками, через которые мы словно заглядываем в довоенное время. Документальные кадры и ожившие фотографии напоминают о людях, мирно живших в городах и местечках. До той поры, пока не заработала машина уничтожения.
Последний зал этого комплекса никто не покидает без слез. Перед входом – барельеф, лицо трехлетнего мальчика, замученного в концлагере. Входишь в темноту и оказываешься на мостике в пространстве, где тебя со всех сторон окружают горящие огоньки, словно души убитых детей. Звучат их голоса, их смех, а сами они канули в бездну…
Арон Шнеер – автор книги “Плен” о судьбах советских военнопленных. Он рассказал, что группы учителей из Литвы побывали в Яд Вашем, где есть специальный курс для преподавания истории Холокоста. Увы, учителя из Латвии пока не приезжают, несмотря на приглашения. Из министерства образования отвечают, что латвийские учителя не готовы прослушать лекции ни на русском , ни на английском языках, только на латышском…
Чего только не узнаешь про родной город, уехав за тысячи километров!
Светлана ГАРТОВАНОВА