“Меня хотели сломать”
- Когда мы с вами встречались в последний раз, вы подчеркивали, что для вас сейчас главное – здоровье. Удалось ли его поправить?
- Как ни странно, но, находясь в тюрьме, я чувствовал большую заботу. Там есть медчасть, хороший врач-терапевт, медсестра. За моим здоровьем следили, и если нужен был специалист, его приглашали. Физиотерапевт ко мне приходил, когда понадобился кардиолог, то и его ко мне допустили.
Правда, прокуратура две недели протянула с разрешением, хотя по закону никакого разрешения не надо, эти вопросы должна решать администрация, которая относилась ко мне доброжелательно и выполняла все, что положено по закону. Но я не удивлялся, поскольку знаю, что прокуратура у нас традиционно нарушает закон.
Оказавшись под домашним арестом, я думал, что многие вопросы будут легче решаться. Но, увы! Дома, где нет тюремного врача, который назначает лечение, о своем здоровье ты должен заботиться сам. А как, если семейному врачу звонить не разрешают? И приходить ему тоже запрещали. Как будто издевались: один раз пустят, другой – нет.
По закону, решения об этом должен был принимать начальник полиции, который отвечает за соблюдение режима, но он все мои просьбы пересылал в прокуратуру. А она стремилась меня психологически подавить, доказать, что я никто и что они могут со мной делать, что хотят.
- Это только к вам так относились, или это система?
- Ко мне. К некоторым находившимся под домашним арестом приходили даже повара, не говоря о врачах. Но им важно было подчеркнуть, что я теперь опальный олигарх, которым никто не интересуется и которому никто не помогает. Логика проста: если тебя все сдали, то и ты должен всех сдать.
А для человека, которого засунули в погреб, очень важно знать, что он не один. Ко мне приходят адвокаты, с которыми я решаю юридические вопросы, но в то же время это и человеческое общение.
Писатели присылают мне свои новые книги, стихи, фотографии. Я получаю до 10 писем в день, не только от жителей Вентспилса, но и из других городов. Большинство пишет: держитесь, берегите здоровье, мы верим в вас. И это несмотря на то, что им два года внушают, будто я преступник.
У меня каждый день выделено время для ответов на эти письма. Раньше я письма диктовал секретарю. А сейчас с удовольствием пишу от руки…
- То есть люди у нас не боятся общаться с опальным олигархом?
- Некоторые испугались, но в основном это начальники разного уровня. Причем больше всего испугались те, кому я помогал, кого выдвигал. А вот простые люди, которым от меня ничего не надо, которых я даже не знаю, цветы дарят, с плакатами возле суда стоят.
Мне казалось порой, что они за меня переживают даже больше, чем я сам, потому что я-то вижу причинно-следственную связь, понимаю, что за всем этим стоит, кто заинтересован в том, чтобы я был вне политики.
Главной целью была моя изоляция, в первую очередь от журналистов. Мне же даже интервью давать не разрешали!
В адресованном суду документе, обосновывающем необходимость моей изоляции, было прямо сказано, что мой авторитет дает мне возможность влиять на политику и подбор руководящих кадров. И чтобы этого не допустить, меня надо держать в тюрьме. Хотя по законам о правах человека, по Сатверсме, такой аргумент недопустим, потому что он – политический. Но прокуратура чувствовала себя настолько безнаказанно, что они позволяли себе так писать. Правда, судья отклонил это ходатайство.
- Можно ли сказать, что вы политзаключенный?
- Конечно! И так называемое дело Гринбергса тому доказательство. В решении Верховного суда, которое меня оправдало, сказано, что ответственным за выполнение распоряжения о назначении Оярса Гринбергса в правление порта был тогдашний министр экономики Кариньш. А дело было возбуждено против меня.
Суд сразу заявил, что отстраняется от политической подоплеки вопроса. И Кариньш, выступая как свидетель, заявил, что это все политика. И свидетель Штокенбергс это подтвердил. И Калвитис. Так что это уже не моя оценка. Это яркий пример политического процесса в европейской стране в XXI веке.
Прокуратура превыше всего?
- Вы все время говорите, что в вашей изоляции заинтересована прежде всего прокуратура…
- В демократическом государстве роль прокуратуры не может быть такой большой. У нас она сама ведет следствие, сама надзирает за его законностью, сама выдвигает обвинение, поддерживает его в суде от имени государства. Жаловаться на прокурора вы можете только вышестоящему прокурору. И какой в этом смысл? Если он признает, что его подчиненный что-то нарушил, то он признает, что он сам недосмотрел. И жалобу в итоге отсылают тому прокурору, на которого человек жалуется.
В других демократических государствах я могу подать в суд на незаконные действия прокурора. А у нас суд такой иск не примет. Нужно, чтобы суд имел право контролировать действия прокуратуры. Судьи не подчиняются Майзитису и могут вынести независимое решение.
Закон об Уголовном процессе прокуратура писала для себя с таким расчетом, чтобы у нее были все права, а подследственный имел минимум прав. Например, если я нарушу уголовный процесс, меня отправят в тюрьму, а если прокурор нарушит, то он даже замечания не получит, потому что замечание ему может сделать только вышестоящий начальник. Всех 600 прокуроров принимает на работу один человек, который вправе их уволить.
Люди беззащитны перед этой машиной. Представляете, вас в чем-то необоснованно обвиняют. Вы берете адвоката, который стоит больших денег. Вы без него шагу ступить не можете, даже простое письмо написать. А против вас работают 600 прокуроров, которые получают зарплату большую, чем вы. Их финансирует государственный бюджет. Как вы можете с ними соревноваться?
Но если власть прокуратуры выше власти закона, это тоталитарное государство. И ее сила в Латвии идет от Советского Союза. Причем в последнее время она даже больше, чем в СССР.
В советское время в моей ситуации я бы пожаловался Августу Эдуардовичу Воссу, или Леониду Ильичу Брежневу, или Арвиду Яновичу Пельше в Комитет партийного контроля, оттуда бы прислали проверку. И если бы факты подтвердились, то прокурора могли и уволить.
А сейчас, если генеральный прокурор за тебя, то, получается, это гарантирует абсолютную власть в государстве. А прокурор работает на Фонд Сороса, и потому они такие сильные сейчас. Могут завести дело против любого. Да, суд может вас и оправдать, но сколько это потребует времени и денег!
- Сейчас прокуратура добивается принятия поправки к закону об освобождении от ответственности тех, кто дает показания на своих подельников. Это также укрепит ее власть?
- Готовится хорошая законодательная база для взяткодательства в крупных размерах. Тот, кто виновен, говорит: “Да, я виновен. Но меня подстрекал Лембергс”. И виновного освобождают, а мое дело направляют в суд – может, что и получится, а если не получится, хотя бы лет 5-6 по судам будут таскать.
Это же не суд, тут никакого состязания нету: дал взятку прокурору, признался, он тебя освободил. А не можешь дать взятку или ты ему не нравишься, он тебя не освободил, понимаете.
Вот я вижу: прокуроры, которые ведут мое дело, строят дома. Как вы думаете, может прокурор честно заработать на дом?
- А почему Сейм не принимает законодательных мер, чтобы ограничить эту, по вашему мнению, излишнюю власть прокуратуры?
- Они не могут в полной мере оценить всю ее опасность. Это я теперь, когда столкнулся с этой проблемой, могу о ряде вопросов весьма компетентно судить.
Все почему-то уверены, что это их не коснется. Мол, если русского бьют, а я не русский, то могу быть спокоен. Но извините! Разве это правовое государство?
Из высших эшелонов власти идет такой подход: если тебе предъявлено обвинение, ты виновен. Это значит, что у нас не работает Конституция, законы о правах человека.
Меня не называют иначе как “в тяжких преступлениях обвиняемый Лембергс”. Но ведь это только мнение прокурора, а в правовом государстве виновность определяется только судом. А суд меня на данный момент в тяжких преступлениях оправдал.
Калвитис, будучи премьером, на встрече с редакторами местных газет сказал, что на месте Лембергса он бы доказывал свою невиновность. Меня возмутило и удивило, насколько человек необразован и насколько тоталитарно его мышление. Ведь не обвиняемый должен доказывать свою невиновность, а прокуратура его вину.
Почем правосудие?
- А можно подсчитать, в какую сумму, скажем, дело Гринбергса обошлось государству?
- Я как раз сейчас считаю. Дело Гринбергса рассматривалось в суде 134 часа. Значит, 134 часа был занят судья, прокурор, мои адвокаты, я. Дело составляет 24 тома, в нем 5500 страниц. По делу был допрошен 21 свидетель. Если каждый в среднем потратил по 4 часа, это еще около 100 человеко-часов, плюс время в пути, плюс подготовка.
- Вы не раз говорили, что хотите, чтобы ваше дело как можно скорее было передано в суд. Почему с этим так тянут?
- Мне предъявили обвинение 20 июля 2006 года. И генеральный прокурор заявил, что суд будет в сентябре. Потом речь шла о декабре 2006 года, потом о мае 2007-го, о декабре 2007-го. Затем прозвучало – не позже 20 января 2008-го. Сейчас названа новая дата – 20 апреля.
Прокуратура очень ждет принятия Сеймом закона, который бы позволил ей вызвать в суд тех, кто стимулирует домостроение среди прокуроров. Я уверен также, что за продвижение этого закона в Сейме тоже заплачено. Это мое мнение.
Могу предположить также, что есть такие прокуроры, которые имеют понятие о законности, и они предполагают, что дело в суде может развалиться.
- Как вы прогнозируете исход своего дела?
- Я 20 лет работаю, и мою деятельность изучают 13 деятелей KNAB и 9 прокуроров. И генеральный прокурор лично ведет следствие, хотя это противозаконно. Еще 25 прокуроров меня изучают уже два года, и пока явно уголовного ничего не нашли.
В тех пунктах обвинения, которые я видел, уголовного ничего нет. Все писано вилами по воде. Да, есть вещи, за которые лет пять назад меня можно было бы наказать административным штрафом. Который бы я, конечно, обжаловал.
Я говорю адвокатам, что надо исходить из самого плохого. И все равно ничего не получается! Документы никакие не сохранились, потому что истек срок их хранения.
Главный упор на суде будет сделан на показания тех, кто вспомнит, что они мне давали взятки 15 лет назад. И до этого, и во время этого, и после мы вместе делали бизнес, а потом они вдруг такое вспомнили. Разве нормальный человек этому поверит?
Мне рассказывали, как в прокуратуре работают со свидетелями. Вызывают и говорят: будете давать показания против Лембергса? Нет? Ну тогда вам будет предъявлено обвинение, придется посидеть в тюрьме. Конечно, суд может вас оправдать, но это же много лет пройдет. А если вы скажете, что Лембергс вымогал взятку – одну фразу! – то вы уже будете не подсудимым, а потерпевшим. Выбирайте! Согласитесь, выбор нелегкий.
Или вот судья Брода приняла решение о замене тюремного заключения на домашний арест. И хотя нарушений закона не было, на нее накинулись и глава Верховного суда, и министр юстиции. Разве это не пример для других? Если я Лембергса выпущу, мне придется пережить то же, а если не выпущу, то проблем у меня не будет…
Но, конечно, нельзя говорить о том, что все судьи у нас пугливые. По делу Гринбергса решение было принято справедливое.
Или потребовали у меня подачи декларации. Я же не продавцом работаю. У меня за год было более ста сделок на сумму свыше 2500 латов. Могу я их наизусть вспомнить? Нет! И снова мне предъявили обвинение, не ознакомив с правами, направили в суд.
Но суд же это дело остановил. Так что есть у нас независимые судьи. По исследованиям, 60 процентов судей находятся под влиянием общественного мнения. Может, мне повезло, что мое дело попало к тем 40 процентам, которые не чувствительны к общественному мнению.
Местные не нужны
- Вы считаете дело против себя заказным. Какова, по-вашему, цель этого “заказа”? Речь идет о том, чтобы доказать что-то одному человеку? Или шире – кто в стране хозяин?
- Речь идет о том, чтобы у нас не было, как в Америке, Германии и Франции, а чтобы было, как в Грузии, Африке, Латинской Америке. Америкой управляет большой бизнес, часть которого больше работает с республиканцами, часть – с демократами. Это суть так называемой буржуазной демократии.
Главная задача крупных стран в том, чтобы местная буржуазия не влияла на расстановку политических сил и на принимаемые решения, чтобы политика была зависима от указаний, получаемых извне. (В вопросах экономики – это Еврокомиссия, а во внешнеполитических вопросах – США). То есть цель – создать марионеточное государство, управляемую территорию, где решения принимает посол США.
Латвийское государство, по их мнению, должно существовать только на карте. Да, у него есть гимн, флаг, территория, для туристов тут еще бормочут на латышском языке, и местные власти могут решать, на какой улице поставить игровые автоматы и где собираться проституткам. В такие вопросы никто вмешиваться не собирается и никто даже не будет мешать за это взятки брать. Но вот когда дело доходит до приватизации “Латтелекома”, строительства крупных объектов – электростанций, то тут решать будут другие.
Для достижения этой цели нужно истребить местный более или менее крупный бизнес. Выбираются люди, которые этому мешают, и первый удар наносится по ним – чтобы другим неповадно было.
- А простому человеку важно, кто правит в стране?
- Национальная буржуазия потому так и называется, что ее представители здесь выросли, у них здесь корни, здесь живут дети, у них здесь любимые места, живут друзья, словом, они неравнодушны к тому, что здесь есть. Местный бизнесмен заинтересован в том, чтобы здесь было стабильно, чтобы люди были счастливы. Поэтому он финансирует местную, а не чужую баскетбольную команду, спонсирует местное искусство, а не памятник Будде восстанавливает.
- Следовательно, нужно ожидать атаки на Шкеле как на последнего олигарха?
- Она идет постоянно. У него тоже был обыск в конторе, спектакль даже повнушительнее, чем у меня, – с людьми в масках, с автоматами. Но, наверное, не могут ничего против него найти. У него нет бывших партнеров по бизнесу, которые на него доносят. Это ему помогает.
Но схема та же. На днях книга против него вышла. Писатели те же, и финансируют это те же спонсоры – олеги, олафы, игори, Остап Бендер – адвокат из Швейцарии. Про последнего можно было бы очень интересную книгу написать.
Уроки на будущее
- За последнее время изменилось ваше представление о людях и о жизни вообще?
- После 50 лет я начал думать о том, что что-то надо менять. Кому нужна работа по 10-12 часов, без выходных? А с другой стороны, такие сейчас возможности открываются, столько можно сделать.
И вот меня ограничили. Я пережил это спокойно. Сейчас мой день строится по режиму: на лечение – два часа, прогулка – еще час, почитал, поспал, если получилось, минут 20, пока футбол смотрел. Раньше времени не было на это, никогда не смотрел. Приготовил сам что-нибудь. Вот и день прошел. Спокойно, хорошо.
И сейчас, когда часть ограничений сняли, я чувствую, что снова нервничаю, мне мешают заниматься собой. А ведь главное – здоровье. Я каждый день плаваю, держу вес, питаюсь почти по книжке о здоровой пище.
Мне нравится природа, у меня есть близкие люди, друзья, с которыми хочется посидеть, поболтать.
И еще один вывод: правы были те, кто мне не раз говорил, что я слишком доверчив к людям. Действительно, самые большие гадости мне делают те, кому я больше всего помогал, кто благодаря моей личной поддержке стали, нет, не людьми, людьми они так и не стали, но по крайней мере богатыми. Вместе с деньгами они потеряли то доброе, что в них было.
Того же Степанова я помню как порядочного человека. А сейчас у него только деньги, хрусталь, картины на уме. Это яркий пример, когда человек не выдержал испытания богатством, утонул в вещах.
Ксения ЗАГОРОВСКАЯ