Пересчитав еще раз сантимы, Володя понял, что их на билет до Даугавпилса все равно не хватит. Занять не у кого, а остаться в Калупе – равносильно, что подписать самому себе очередной приговор – только зачитают позже. Поэтому, перекусив наскоро оставшимся со вчерашнего хлебом, решил идти в Службу пробации пешком.
Сотрудница организованного по европейским меркам вышеназванного учреждения была до смерти перепугана видом изможденного, лохматого человека, рванувшего перед ней рубаху со словами: “Я дошел! Мне не на что больше жить!” Голос из пересохшего горла срывался от душившей обиды.
Пройдет не один день, прежде чем Владимир сможет адекватно реагировать на окружающих, общаться. Что и говорить, в Службе пробации ему в этом смысле помогли – у психолога Виктории Гришиной большой опыт работы с бывшими заключенными. О том, что Володя прошел до помощи 35 километров и столько же обратно, городская Служба пробации узнает намного позже – он не привык жаловаться, да и некому было за все эти нелегкие годы, доставшейся ему случайно жизни.
В ПЬЯНОМ УГАРЕ РОЖДАЛИСЬ ДЕТИ
Ранние детские воспоминания связаны с вечно пьяными родителями, работающими, где придется, и сколько позволит не желающий оставаться трезвым организм. Семья часто переезжала с места на место. В пьяном угарном быту зачинались и рождались дети. Володя родился третьим по счету. В четырехлетнем возрасте его вместе с двумя старшими сестрами определили в детский дом в Науенской волости. Беременная четвертым ребенком мать по этому поводу особо не переживала, да и заметила ли? Родителей закономерно лишили прав на собственных детей.
В детском доме Вовка обрадовался игрушкам, быстро позабыв материнскую неласку. До первого класса была возможность видеться с сестрами. Потом распределили по разным школам-интернатам. Володя попал в Калупскую. Вспоминается ее директор – душевный и заботливый Городинский. Вообще в школе-интернате было неплохо: кормили сытно, по выходным – танцевальные вечера. В классе 28 мальчишек и девчонок. Кто хорошо учился, поощрялся поездкой в Москву или Карпаты.
В восьмом классе неожиданно пришло письмо от сестры, в котором она сообщала, где на тот момент проживали родители. За все это время им не пришло в голову навестить детей. Володька родителей навестил, неизвестно на что надеясь. Картина осталась прежней: алкоголизм выметал из никчемной родительской жизни остатки человеческого – еще один родившийся у них ребенок оказался в детдоме. Володя уезжал с мыслями никогда больше не возвращаться к этим людям.
ЕСТЬ ХОТЕЛОСЬ УЖЕ СЕГОДНЯ
После школы поступил в 38-е профтехучилище на плотника-бетонщика, посещал при этом вечернюю школу. Недолгая работа в МСО по полученной специальности прервалась призывом в армию, в стройбат. В Запорожье строили коксохимический комбинат. “Деды” привозили откуда-то технический спирт, напивались и пьяные муштровали молодых, отбирали деньги. Рядовой получал тогда 3 рубля в месяц, а сержант – 7.
Солдат Володька расставаться с честной трешкой не захотел – попробовал дать отпор, надеясь на полученные еще в школе навыки самбо. Не помогло – деды здорово избили. Польза от драки все-таки была – за то, что не пожаловался командирам, приставать больше не стали.
Отслужив, вернулся в Калупе. Работал на ферме, жил, где придется. Потом дали домик от сельсовета. Однажды поднялась температура – не смог выйти на смену. Через три дня поправился, но в сельсовете, не выяснив толком обстоятельств, приказали освободить жилье, отказав в работе.
Уволенному на ту пору было 20 лет. При этом ни родных, ни друзей, способных дать полезный совет. О том, что делать, долго размышлять не пришлось – есть хотелось уже сегодня, а голод, как известно, не тетка! В детстве “бомбили” с интернатскими местные сады-огороды, обрывая созревшие и не очень яблоки и сливы. Воровству никто из ребят не удивлялся, и никто не осуждал. Тащили, что придется – от ягод до велосипедов. Велосипед могли “втюхать” кому-нибудь подешевле, а деньги прогулять на всех. Особо Володьке помнится случай, когда, войдя в пустой класс, увидел оставленную молодой учительницей сумку. Скорая пожива в 25 рублей пошла на мороженое, конфеты, да он уж и не припомнит сегодня, чем еще угощал ребят в тот день. Когда выяснилось, кто украл, виновника пристыдили и поставили в угол.
Судьба опять толкала на этот путь. Замелькали хутора, дачи. Брал то, что можно продать. Жил, где придется. Денег хватало. Вошел в азарт – за ночь мог “сделать” 160 рублей, неплохую зарплату по тем временам. Так прошло полгода. В Даугавпилсе, обосновавшись у знакомого в Черемушках, попался на краже из киоска – сигареты, булочки. Собственно, Володьку заложил оказавшийся прежде него в руках правосудия кореш. За курево и несвежие булочки дали три года вольного поселения. В Цесисском районе строился тогда завод Lode по производству кирпича. Так вот это значимое для республики предприятие было в основном построено руками осужденных. Теперь зарабатывать надо было собственными руками и мозолями. Привыкать к таким хлебам после вольной воровской жизни было непросто. Да тут еще начальство сменилось, и на место человека, с которым всегда можно было договориться, назначили с Валмиерских поселений заключенных того, с кем подобный разговор и начинать было бесполезно. Строго пресекались малейшие нарушения дисциплины. После трех нарушений “светила” зона. Володька на зону не хотел, но два нарушения у него уже были. Не дожидаясь третьего, он благополучно исчез с территории, называемой вольным поселением.
“НЕ ВЕРИЛ, ЧТО МНЕ ПОМОГУТ”
Объявившись в Даугавпилсе у знакомого, тут же подсел на воровскую “иглу”. Через 10 дней забрали. Отправили на поселение в Лоде. Был суд, после которого на два с половиной года “гостеприимно” открылись двери Шкиротавской зоны с ее лесоповалами, стройками – работы тогда хватало. После отсидки вернулся в Калупе. Ни тебе жилья, ни трудовых заработков (с такой статьей). Опять оказался в Даугавпилсе, приютившись на этот раз в Средней Погулянке. Ненужный никому, он решил расширить круг знакомой деятельности, начав “гастролировать” по просторам родины. Украдет в Даугавпилсе – продаст украденное в Риге, обворует в Риге – “скинет” в Айзкраукле. Крал все, что попадалось – обувь, одежду, аппаратуру. В 1991-м снова сел на три года теперь уже строгого режима. В то время в латвийских тюрьмах, куда без труда проникали алкоголь и наркотики, большинство на таких “пьяных” зонах сидело за воровство.
“Я жил нормально, спортом занимался, но одно другому не мешало”, – говорит Владимир. У остальных были свидания, родные передавали посылки. У него никогда не было ни того, ни другого.
В 1995 году, получив на руки 25 латов, Владимир в очередной раз вышел на свободу, объявившись в Калупе по месту прописки. В волости получил еще 25 латов, одежду, обувь. Жилья не предложили. Батрачил у людей, подрабатывал при случае в котельной. Так выживал в течение года. Из-за постоянной нехватки денег опять начал воровать. В 96-м получил три года строгого режима с отбыванием в Гривской тюрьме. Ремонтировал там зэкам обувь, одежду. За это давали сигареты, чай. Работу могли получить только входившие в “хозбанду” – электрики, сантехники. Особой надобности в таком труде заключенные не испытывали – согласно Кодексу исполнения наказаний с работающего заключенного удерживалось около 50% заработка на обустройство колонии. Часть средств шла на погашение гражданских исков потерпевших.
В 1999-м, вернувшись по замкнутому кругу в Калупе, где ничего для него не изменилось, стал заниматься “металлом".Ездил на велосипеде по дворам – высматривал. Ночью грузили на машину подельника, утром сдавали. Почувствовав для себя опасность, уехал в Ригу, где за краденые продукты и вещи снимал квартиру до 2000-го года, когда в пятый раз “загремел на зону” по 175 статье. Срок “мотал” в Елгавской тюрьме, оставившей о себе “туберкулезную” память. Освободился уже из Гривской в 2005-м, получив на дорогу до того же Калупе 75 сантимов. В волости дали еще 10 латов да непригодное жилье. С работой по-прежнему была проблема. Владимир уже плохо понимал, что лучше – свобода или зона? Привычное чувство голода подтолкнуло к привычным на воле заработкам. Много украсть не успел – по оставленным на снегу следам полиция быстро обнаружила “металлоискателя” с запятнанным прошлым. Неожиданно присудили год условно с обязательным прохождением программы в Службе пробации. “Я не верил, что мне реально помогут. Но на сегодня уже есть городская прописка, заработки. Стал более спокойно относиться к людям. Первое время сопротивлялся – целый год раз в неделю ездить в Даугавпилс на занятия с психологом. При социальном пособии в 24 лата поездки раздражали. Зато теперь оттолкнулся от Калупе, от тех, кто тянул вниз”, – уверенно говорит Владимир.
В ГЛАЗАХ ЗАЖГЛИСЬ ОГОНЬКИ НАДЕЖДЫ
Похоже, что созданная не так давно Служба пробации на сегодняшний день является той соломинкой, за которую может зацепиться выброшенный за борт нормальной жизни человек. В отсутствие поддержки родных и друзей, с пугающим прошлым и неустроенным настоящим, мы, по сути дела, никому не нужны. Потерять наезженную колею страшно, а если она никогда не была наезженной, если никто не научил жить правильно, что тогда? Владимир сегодня прокладывает колею сам. От того, насколько она будет пригодной для движения вперед, зависит его дальнейшая судьба, а, возможно, и судьба его будущих детей. Хочется верить, что у этого человека все еще успеет сложиться, что закончились его круговые мытарства. Когда наш разговор в Службе подходил к концу, к Владимиру с предложением работы обратился даугавпилсский предприниматель, у которого в жизни тоже были уголовно наказуемые страницы, он знает, почем фунт лиха. Как знает и то, что помочь встать на ноги могут единицы. Я видела, как у Владимира в глазах зажглись огоньки надежды.
Жанна ЧАЙКИНА